И все же ее глаза выражали явное смятение. Знай Евгений, какой отзывчивой и страстной натурой она проявила себя когда-то на горе Барс, он бы и заикнуться не смог ни о какой ее дисфункции.
Неожиданно от одних только воспоминаний девушку охватил жар. Как все было просто с Эдди — естественно и прекрасно!
Начало того жаркого июльского дня они провели, карабкаясь по крутым тропинкам, потом разбили стоянку, поужинали, помыли посуду. Джесси устала и все же испытывала радостное ощущение. Из лагеря открывался прекрасный вид. Солнце клонилось к горизонту, они с Эдди лежали на траве, наслаждаясь великолепием небесного спектакля.
В том благодушном состоянии, в котором они оба находились, ленивая беседа то угасала, то вяло возобновлялась. Перед ними развертывалась величественная панорама горных хребтов и ущелий. Напоенный ароматами хвои воздух был совершенно неподвижен. Такой же покой царил в душе Джесси.
Разговор с неизбежностью перескочил на постоянно занимавшую их в те дни тему — скорый отъезд из дома, колледж, все то новое, что ждало обоих впереди. Эдди, с присущей его характеру импульсивностью, буквально жаждал предстоящих перемен, Джесси же казалось, что земля уходит у нее из-под ног. Она не желала ничего менять, хотела, чтобы это золотое мгновение, переживаемое вместе с другом, длилось вечно. Не нужна ей новизна, все, в чем она нуждалась, было здесь…
За прошедшие годы девушка так и не вспомнила, из-за чего их разговор перешел на секс. А тогда эта тема, казалось, возникла самым естественным образом. В свои восемнадцать лет Джесси не только сгорала от любопытства, но и мучилась от собственного невежества в области интимных отношений.
Она не набралась храбрости задать матери те щекотливые вопросы, которые в тот день обсуждала с Эдди. Ее правильная пятидесятисемилетняя мать просто упала бы в обморок. Не настолько близка была Джесси и со своей старшей сестрой.
Эдди же вел себя поразительно — объяснил все терпеливо, отзывчиво, почти по-братски заботливо. Она и не обратила сначала внимания, как вдруг сел его голос, не уловила возникшую в нем взволнованную хрипотцу. Подсознательно девушка воспринимала сексуальность как таинство, как нечто невероятное, необъяснимое. Когда глаза Эдди вспыхнули огнем, который она не сразу заметила, и он прошептал: «Иди сюда, Джесс», ее уже неодолимо влекло к нему.
В тот день высоко над землей Эдди ввел ее в рай. В их фантастическом Эдеме все оказалось захватывающим — словно прыжок с вершины горы или парение на расправленных крыльях.
Они провели ночь в палатке Эдди в восхитительном чередовании любовных утех, моментального погружения в сон со скорым пробуждением, когда огонь их страсти разгорался вновь. Джесси совершенно не была готова к буре желаний, которую пробудил в ней юноша, и той эйфории, что она испытала, лежа в его объятиях. Потом, задним числом, Джесси призналась себе — это было самое замечательное в ее жизни. И даже сейчас, девять долгих лет спустя, память сохранила столь острое ощущение, что стоит закрыть глаза, как она снова чувствует мягкую фланель спальника Эдди, их переплетенные тела, ощущает кожу юношеских плеч, кудри его волос у себя на лице, его шепот, поцелуи, вихрь натиска, с каким он, застонав, взял ее, и… вспоминает, как сильно была влюблена…