«Значит, она все-таки влезла в постель к Карлосу, – подумала Елена. – Бывают же люди, даром времени не теряют». С самого начала она знала, что Кармен окажется в объятиях Карлоса. Ну что ж… Он мужчина привлекательный, этого у него не отнимешь; привлекательный, грубый и неприятный – таким не место в приличном обществе. Почему это должно ее интересовать? Пусть Ана Мария с ним носится, если хочет. Елене было неприятно и собственное раздражение из-за того, что Карлос спит с Кармен. Почему именно этот невоспитанный тип, который делает только то, что ему вздумается, и ее двоюродная сестра, записная красотка, должны доказывать, что у них нет предрассудков? Других не нашлось, что ли? И ничего другого мы не ценим, только пренебрежение приличиями, так что ли? Что, нет никого, кроме людей, которые только и знают себе, что беззаботно трахаются, а все кругом от них в восторге, – как же, такие свободные, такие милые? А остальным куда деваться прикажете? Вопросы множились, и Елена все распалялась и распалялась. Мир казался ей очень, ужасно несправедливо устроенным, и она всей душой, до ожесточения осуждала Карлоса. «Что он себе воображает? Да кто он такой, чтобы решать, с кем ему спать? За кого он нас всех принимает? – спрашивала себя Елена, готовая вот-вот расплакаться. – За кого он принимает меня?»
Перед входом в дом Аррьясы Рамон Сонседа сложил зонт и потряс им, чтобы дать стечь скопившимся на ткани каплям воды. Рамон пришел пешком, поэтому башмаки его промокли и были облеплены землей: она разлеталась во все стороны, пока он упрямо вытирал ноги о большую сетчатую подстилку, которую по распоряжению Аны Марии всегда клали перед портиком в плохую погоду. Рамон тряс зонтом и одновременно сражался с подстилкой, что делало его похожим на клоуна; и без того округлая, приземистая фигура Рамона в широкополом непромокаемом плаще выглядела комично. Наконец, он прислонил зонт к стене под портиком, повесил плащ на спинку стула – с них на подстилку тут же потекли два тонких ручейка, – еще потопал ногами, теперь уже просто о пол, и решительно вошел в дом.
Фернандо Аррьяса в теплом полосатом коричнево-зеленом халате, надетом прямо на пижаму, поджидал Рамона, стоя около стола, на котором был накрыт обильный завтрак. В одной руке Фернандо держал дымящуюся чашечку кофе, в другой – блюдце, и, добродушно улыбаясь, смотрел на Рамона Сонседу: похоже, он не упустил ни одной подробности, наблюдая за тем, как бестолково сосед топтался у входа в дом. Когда Рамон вошел в столовую, Фернандо взял чашку и блюдце одной рукой, а другой ласково похлопал гостя по спине, приглашая к столу. Было десять часов утра, и разница между душевным и физическим состоянием мужчин бросалась в глаза. Усевшись, Рамон Сонседа сразу же взял чашку черного кофе, вытащил из футляра сигару и приготовился закурить.