– Ты что, спятила? – закричала она. – А ну быстро в дом!
Но я лишь ближе подошла к огню; жар усилился, стал опасным. Искра попала в волосы, одна прядь загорелась, обжигая кожу головы. Элизабет хлестнула меня ладонью по пылающему виску; боль от пощечины была приятной, заслуженной.
– Я потушу! – выкрикнула я. – Оставь меня!
– Как? Голыми руками? – крикнула в ответ Элизабет. – Пожарные уже едут. Ты погибнешь, если будешь стоять здесь как дура и махать руками!
Но я не двигалась с места. Пламя облизывало землю рядом с моими ногами.
– Виктория, – проговорила Элизабет спокойно. Кричать она перестала, широко раскрытые глаза заблестели от слез. Мне пришлось напрячь слух, чтобы расслышать ее слова сквозь рев пламени. – Я не хочу потерять виноградник и дочь в один день. Этого не будет. – Когда я так и не пошевелилась, она бросилась ко мне, схватила за плечи и начала трясти. – Ты слышишь? – крикнула она. – Не будет этого!
Я вырвалась, но она схватила меня за руку и потащила к дому. Я сопротивлялась, но она лишь дергала сильнее, и я услышала, как хрустнуло в суставе плечо. Она ахнула и отпустила меня. Я упала на землю и притянула колени к голой груди. Жар окутал меня, как одеяло. Элизабет кричала, приказывая мне встать, хватала меня за ноги, пинала ногами под ребра. А когда попыталась вновь тащить меня к дому, я закричала и стала кусаться, как дикий зверь.
И в конце концов она меня отпустила.
15
Я проснулась с рассветом, проспав больше двенадцати часов. От сна тело затекло, на щеке отпечатались контуры листьев. Я поднялась, села, отодвинулась подальше от двух кружков примятой травы под вересковым кустом.
Город просыпался. С ревом заводились моторы, скрипели тормоза, пели птицы. На улице у подножия холма из автобуса вышла девочка школьного возраста. Она была одна и быстро шла по тротуару; в руках у нее был букет цветов, но каких – я не видела.
Я глубоко вздохнула. Больше всего на свете мне сейчас хотелось стать этой девочкой, снова стать ребенком и нести букеты крокусов, боярышника или живокости[11] вместо охапок чертополоха. Хотелось обыскать весь север залива Сан-Франциско, пока не найду Элизабет, и извиниться перед ней, молить о прощении. Начать жизнь заново и прожить ее так, чтобы она не привела меня сюда, в городской парк, где я проснулась одна, в то время как моя дочь лежала в одиночестве в пустой квартире. Сюда меня привели все решения, которые я когда-либо принимала, и мне хотелось все их изменить и сбросить ненависть, осуждение, агрессию. Хотелось сесть напротив десятилетней себя, озлобленной на весь мир, и предупредить ее, рассказав об этом утре и вручив цветы, указавшие бы ей другой путь.