– Ясно, – сказала она. – И что ты натворила?
Этот вопрос мне часто задавала Мередит, но в устах Ренаты он звучал именно вопросом, а не обвинением.
– Устроила пожар.
Я впервые произнесла эти слова вслух, и они вызвали перед глазами такое живое воспоминание, что к горлу подкатил комок. Я зажмурилась.
– Маленькая поджигательница, – проговорила Рената. – И почему меня это совсем не удивляет?
Я повернулась и взглянула на нее. Она не улыбалась, но лицо было добрым.
– Почему? – спросила я.
Рената покачала головой и вздохнула. Убрала прядь волос, лезшую мне в глаза, и ее пальцы коснулись лба. Их кончики были мягкими – глядя на ее напряженные плечи и сильные тонкие руки, это трудно было представить. Мне захотелось положить ей голову на плечо.
– Помнишь то утро, когда мы познакомились? – спросила она. – Ты тогда стояла на моем крыльце, искала работу, а через несколько часов вернулась и показала, что умеешь? Тот букет ты вручила мне словно в знак извинения, хоть и не сделала ничего плохого, и это был самый совершенный свадебный букет, какой я когда-либо видела. В тот момент я поняла, что ты чувствуешь себя недостойной, ты веришь, будто в тебе есть изъян, который невозможно исправить.
То утро я помнила хорошо. Помню, как волновалась, что она поймет, что я бездомная, и догадается о моем прошлом.
– Тогда почему ты взяла меня на работу? – спросила я.
Рената повернулась и коснулась моей щеки. Ее прикосновение было мягким. Я взглянула на нее.
– Ты, правда, считаешь себя единственным человеком, у которого есть недостатки? Кого обидели так сильно, что, кажется, уже ничего нельзя исправить? – Она пристально смотрела на меня. А поняв, что я действительно так считаю, отвела взгляд. – Я могла бы нанять кого-нибудь еще. Кого-то, у кого меньше проблем или кто хотя бы умеет это скрывать. Но у них не было бы твоего таланта, Виктория. У тебя настоящий дар. Когда ты держишь в руках цветы, ты преображаешься. У тебя меняется лицо. Ты сосредоточенна, глаза блестят, пальцы касаются стеблей с бережным уважением, и невозможно поверить, что ты способна на насилие. Никогда не забуду день, когда впервые увидела тебя за работой. Когда ты делала букет из подсолнухов там, в подсобке, я словно увидела перед собой другого человека.
И я знала, о каком человеке идет речь. Этого человека я мельком видела в зеркале примерочной, когда мы с Элизабет пошли в магазин почти через год после моего приезда к ней в дом. Может, ему все же удалось выжить во мне, сохраниться, как засушенному в гербарии цветку, хрупкому, со сладким ароматом?