Сердце колотится в груди, Дэвид тянется к ручке и поворачивает ее.
Закрыто.
Что же теперь делать? Он оглядывает комнату, ищет другие пути. Вот оно: шкаф. Дэвид проверяет, поместится ли он туда. Потом идет к апартаментам матери и нажимает на звонок.
Голоса за дверью стихают. Дэвид опрометью кидается к шкафу, прячется и ждет в темноте.
– Черт вас возьми! – говорит отец. – Я дал четкие (щелкает замок) инструкции (скрип двери) не беспокоить…
Тишина.
Дверь закрывается.
Дэвид выдыхает. Считает до пятидесяти и вылезает из своего укрытия. Идет к дверям, от всей души надеясь, что отец забыл их запереть.
Забыл.
Он входит, тихонько ступает по персидскому ковру. Из коридорчика слышен голос отца. Апартаменты у родителей огромные, тут много комнат. Спальни, ванные комнаты, гостиные, кабинет отца. И каждая комната в десять раз больше комнаты Дэвида. У матери в апартаментах есть граммофон и радиоприемник, два ящика с перламутровой инкрустацией. Дэвид знает, что такое перламутровая инкрустация, у него есть шкатулка с такой крышкой. Он спросил Делию, как это называется, она сказала, и он решил, что Инкрустация – имя женщины, вроде Констанции. Он даже спросил Делию, где она живет, эта Инкрустация, которая делает шкатулки. Делия над ним посмеялась. Еще у матери в апартаментах есть рояль и маленький клавесин. Мать ни на нем, ни на рояле не играет. Еще есть резной столик, а на нем три десятка хрустальных яиц. Дэвид знает, зачем они нужны: они руки охлаждают. Он берет разноцветную фигурку, она и правда остужает липкие от пота ладошки. Дэвид ступает босыми ногами по полу коридорчика, подходит к двери в апартаменты отца. Ложится, ползет вперед и заглядывает в щелочку. Лицо матери закрывает большая ваза, видна только неподвижная кисть. Отец мечется по комнате и машет руками. Дэвид никогда не слышал таких голосов – сердитых, шипящих. Почти крик, только шепотом.
Отец говорит:
– …навсегда.
– Я знаю.
– Тогда что ты предлагаешь? Придумай что-нибудь другое, и я это сделаю.
– Тебе известно мое мнение.
– Нет. Нет! Придумай другое. Я тебе говорил. Я никогда, слышишь, никогда на это не соглашусь. Никогда! Как тебе еще объяснить?
– Других предложений у меня нет. Я и так голову сломала, стараясь найти выход.
– А я нет? Думаешь, мне легче, чем тебе?
– Конечно, не легче. Если честно, я считаю, что тебе гораздо тяжелее, чем мне. Ты такой чувствительный.
Отец произносит слово, которого Дэвид никогда прежде не слышал.
– Льюис, не ругайся.
– От тебя никакой помощи.
– А чего ты хочешь?
– Помоги мне. – Отец останавливается и напряженно смотрит матери в лицо. Кажется, он весь горит. Отец тычет пальцем в потолок. – Неужели ты вообще ничего не чувствуешь?