— Да-а! — дружно грянуло ему в ответ.
— Настало время вершить великие дела! — вновь громко крикнул Иван. — Сворачивай шатры! Уходим сейчас!
— Ура нашему атаману! — в ответ выкрикнул кто-то, и все остальные разом подхватили: — У-ра! У-ра! У-ра!
Народ засуетился еще пуще прежнего, и минут через десять от шатров на поляне остались лишь следы кострищ.
— Сейчас закончим погрузку и сразу отчалим. Обнимемся напоследок, — обратился Иван к братьям.
— А может, ты того… Отменишь все? А, Мамай? — робко поинтересовался Николай.
— Нет, Микула, — ответил ему брат. — Поздно. Дмитрий уже обо всем знает. Останусь — не жить мне. Прощайте, братья. Простите меня. И ты, матушка, прости. — Он поклонился в пояс в сторону родового поместья Воронцовых-Вельяминовых. — Не поминайте лихом. — Обернувшись, он посмотрел на корабли. Погрузка уже закончилась, гребцы рассаживались по местам и разбирали весла. — Пора. Вон уже и Некомат взошел на струг.
Человека, которого Иван назвал Некоматом, Сашка приметил давно. Он заметно отличался от остальных своим нарядом и, стоя у начала мостков, лишь следил за процессом погрузки, в то время как все остальные таскали различные грузы. Судя по тому, что Сашке довелось сегодня увидеть и услышать, именно он и был тем самым иностранным купцом, финансирующим Иванову авантюру.
Братья троекратно расцеловались, и Иван пошел к кораблю. Два других уже отвалили от пристани и, разгоняемые дружными движениями гребцов, устремились вниз по течению. Иван перепрыгнул через борт и, пройдя на корму, помахал братьям. Его струг, плавно набирая скорость, выбрался на стремнину и последовал за ушедшими вперед кораблями.
Остаток дня прошел в траурном молчании. Даже за ужином никто не проронил ни слова. Спать легли засветло. Сашка с трудом дождался темноты. Когда в дверь его комнаты кто-то осторожненько поскребся, он одним прыжком выскочил из кровати и, дрожа от нетерпения, рванул дверь на себя.
— Это я, Фленушка… — возбуждающим шепотом приветствовала его душная темнота.
— Ну ты это… Как тебе, а? — стараясь казаться небрежным и незаинтересованным, буркнул Сашка, в очередной раз сваливаясь с податливого девичьего тела в жаркие объятия пухлой перины.
— Хорошо. Наверное… — Фленушка ответила так скромненько, словно у нее поинтересовались, достаточно ли сахару в ее чае.
Развивать эту тему Сашке сразу же расхотелось, но говорить о чем-то все ж таки надо было, и он спросил:
— Слушай, Фленушка, а чего это сегодня вы все на меня таращились глазищами такими… удивленными? И ты, и Манефа, и матушка…
— Так ведь, Тимофей Васильевич… — теперь уже ее голосок звучал не только скромно, но и смущенно.