— Да, — констатировал Адаш, — скромненько живут бояре Тютчевы.
Сашку же интересовал не достаток хозяев усадьбы, а собственные вещи. Он вспомнил, что впопыхах вместе с остальными вещами бросил в возке и сумку с находящимися в ней рекомендательными письмами. Он разворошил багаж — слава богу, сумка была на месте. Он раскрыл ее и вытряс на постель драгоценные свитки.
— Ты чего, государь? — удивился Адаш.
— Письма проверяю — все ли на месте. — Сашка переложил их с места на место, вглядываясь в подвешенные к свиткам печати. — От матушки к дядьке Федору Воронцу, от матушки князю Дмитрию, от преподобного Сергия Дмитрию… А это незапечатанное — от невестки Елены к великой княгине. Сашка развернул свиток. — «Здравствуй, сестрица Авдотьюшка. Письмо это тебе передаст брат моего мужа Микулы Тимофей. Ты призри его, он у нас убогий. Он и говорить-то с полгода как начал…» — Хотя написанное было сущей правдой, Сашку это почему-то разозлило. — Вот коза!..
— Пойдем, государь, — позвал его Адаш, уже держась за ручку двери. — Потом дочитаешь. Белье чистое взял?
— Да взял, взял. — Сашка сложил письма снова в сумку, письмо Елены сунул под одеяло — почитать на сон грядущий. Сумку же, пошарив глазами по комнате, спрятал на всякий случай за печную трубу. — От любопытных глаз подальше, — пояснил он Адашу.
Парились не то чтобы наспех, но без того размаха, который обычно придает русский человек этому «мероприятию» — все ж таки и время позднее, да и место не то. Но вернулись к себе в светелку посвежевшими, сбросившими с плеч усталость, накопившуюся за дальнюю дорогу. Адаш захрапел тут же, едва коснувшись головой подушки. Сашка зажег свечу, попробовал читать, но тоже не смог противостоять навалившемуся на него сну.
Проснулись от какого-то негромкого шума за окном. Сашка вылез из постели, прошлепал босыми ногами к окну. В раскрытые настежь ворота выезжал тяжело груженный воз, покрытый сверху широкой попоной. Впереди, за воротами уже, катился, набирая скорость, крытый возок, запряженный парой резвых лошадок.
— Купцы уже уехали, — констатировал Сашка. — Поспешают.
— Добро ли ночевал, государь? — осведомился Адаш.
— С добрым утром. Пора и нам поспешать.
Адаш, как медведь из берлоги, выбрался, кряхтя, из постели и принялся одеваться.
— Ох уж эти мне перины, — ворчал он, — расслабляют они воина хуже всего… Ох-хо-хо… И где этот Епифаний? Мог бы сообразить и прислать человечка — умыться.
— Ничего. Снегом умоемся, — урезонил его Сашка.
Присев на корточки возле печной трубы, он засунул в щель между трубой и стенкой руку, пошарил там — сумки с письмами на месте не было.