— Когда летчик сказал, что нужно прыгать, я открыла дверь, встала на колесо и выпрыгнула.
— Где находилось кольцо для раскрытия парашюта?
— Кольцо? Какое кольцо? У меня, у меня его не было…
И вот после таких ответов Ширинкин понял, что Поворина не только никогда не прыгала с парашютом, но и самолета вблизи не видела. Все, что она рассказывала, — чистый вымысел. Она не могла сидеть рядом с пилотом по той причине, что у летчика неимоверно тесная кабина. Он сам сидит на парашюте.
Ширинкин сделал небольшую паузу в допросе. Взял в руку карандаш и покрутил его между большим и указательным пальцами, а потом смерил допрашиваемую с головы до ног цепким взглядом, спросил:
— Зачем вы придумали небылицы? Скажите, только теперь откровенно, все начистоту.
Поворина вздрогнула, как будто получила удар кнута. После этого вопроса она густо покраснела и опустила голову. Руки ее стали заметнее дрожать. Оперативник увидел, что в душе у нее происходит отчаянная борьба, а вернее, борьба мотивов заканчивалась. Чувствовалось, что она созрела для правдивого ответа, надо было только не упустить этот момент.
— Ну, отвечайте чистосердечно, что произошло с вами, когда вы решились на эту чудовищную ложь, направленную, в первую очередь, против себя?
— Я… я не шпионка… Я никогда не летала на самолете и не прыгала с парашютом, — сквозь обильно хлынувшие слезы промолвила она. — Я все, гражданин начальник, придумала…
— Для чего? С какой целью? — не унимался контрразведчик.
Поворина продолжала рыдать.
— Ну, поплачь, поплачь, потом легче будет сказать правду о придуманной истории, — легкая улыбка озарила лицо контрразведчика, понявшего, что он нашел наконец-то ответ на эту редкую головоломку.
— Потому, потому, что я дезертир…
★ ★ ★
Потом после глотка воды она немного успокоилась и стала рассказывать, что уехала с сестрой из Ленинграда в конце сорок первого года, не поставив в известность МПВО, где проходила службу. То есть стала дезертиром. Она знала о приказе ВГК, в котором говорилось о суровом, вплоть до расстрела, наказании за дезертирство по законам военного времени. Поэтому девушка всячески скрывала и избегала расспросов о том, где она находилась весь сорок второй год. Когда же командир стал выяснять подробности ее биографии, она ничего лучшего не могла придумать, как сочинить байку о переходе линии фронта, вербовке финской разведкой и переброске в наш тыл со шпионским заданием. Ей, наивной, казалось, что ее, как агента, сначала посадят в тюрьму, но потом, по истечении какого-то времени, разберутся в явной ошибке и выпустят на свободу.