— Видишь?
— Не-а, не вижу. Маловато будет, чтобы диагноз поставить и способы лечения определить.
— А что делать?
— Ну-у, приплыли! Что в таких случаях делают? Дрочить надо. Сесть и слегка помастурбировать. Помочь?
— Нет. Я сам. Только ты выйди.
Я прям не могу! Институт благородных девиц какой-то! Вышел из кабинки, а у самого всё торчком и наружу просится. Хотел было уже зайти в соседнюю кабинку и слить, да Мышонок вовремя позвал. „Вот“, — говорит. Так себе… И побольше видали. Но головка действительно упорно не хочет раскрываться полностью. Щас, потерпи, родной! Операцию по устранению фимоза я твердо решил делать ртом. Мои мягкие и совсем не похожие на скальпель губы жадно впились в упрямую головку и, моментально поглотив всё остальное, коснулись основания. Семён вкрикнул. И вовсе не от боли — он обалдел. Вскочил, упрятал свои причиндалы подальше и хотел было убежать. Я одной левой прижал его к стенке, перевернул и посадил на унитаз. „Ну куда ты убегаешь? Совсем, что ли, очумел? Доктора нашел? Больной? Окончательно? Неужто поверил, что я разом избавлю от твоих хуевых проблем? Интересно, а как ты себе это представлял, если видел, что в руках у меня ничего нет? Думал, я шаман какой-нибудь? Мне абсолютно по фигу твои проблемы, я просто хотел у тебя отсосать. Ты явно не в моем вкусе, так что на жопу не рассчитывай. Но ублажить тебя и ублажиться самому посредством не самого плохого в мире рта ужас как хочется!“
Мышонок сидит на толчке и моргает в такт моим словам. Вскоре не самый плохой в мире рот перестает говорить. „Поступай, как знаешь. Ты мне в принципе нравишься, и я в принципе тебя хочу. А сейчас — гудбай, май лав, у меня работы полно. Забот — полон рот“ (это я уже про писанину в классе).
Я со злостью ударил ногой дверь кабинки и выскочил. Вау! Передо мной стоял и преспокойно умывался мой шахматный майор. Само собой, шум воды не лишил его удовольствия слышать весь этот неудавшийся минетный монолог. Но он всё равно умывался, а я стремительно проскочил мимо и понесся в класс.
Вид у меня, наверно, был озабоченный, ибо Мишка, оторвавшись от чертежа, надолго уставился на меня. Решил, что меня выписывают. Так прямо и спросил. Хуже — пососать не дали! А вслух ответил, что ничего особенного не случилось. Потом как-нибудь расскажу, а сейчас я страшно хочу работать.
Рука дрожала. Нестерпимо хотелось кончить. Прямо на стенд, размазав несмываемую тушь порцией живчиков. Мишка мешает. Я ж всё-таки не совсем еще стыд потерял. Да и вряд ли он положительно отнесется к моей попытке вывесить на всеобщее обозрение неродившихся деток. Постепенно прихожу в норму. Буквы выходят из-под пера ровно и спокойно, плавно превращаются в слова, ну а те, в свою очередь, образуют абсолютно глупый текст про новый вид противогазов.