— А Мишка что, тоже? — убивает он меня.
— Что „тоже“?
— Тоже пробовал с мальчиками?
— Не знаю. Со мной не пробовал.
Рука уже на заднице. Дальше — стул. Сашка явно ожидает. Скорее, из-за воспитанности не противится. Но и не возбуждается. Это я понимаю, когда моя вторая рука достигает его хозяйства.
— Дима, не надо. Ты же видишь, что это бесполезно. Я люблю девочек.
— Ради бога, люби. Только мальчики сосут по крайней мере не хуже. Только один раз. Для меня. Маленький презент ко дню рождения…
Он резко встает, когда я зарываюсь носом в зарослях. Встает и садится на пол, взглядом показывая на окно без занавесок. Потеряв голову, я и не заметил подобной мелочи.
Я ложусь на пол и впиваюсь ртом в его игрушку. Несмотря на отсутствие фруктовых ароматов, она лучше, чем мамочкины конфеты. К тому же с каждым моим чмоканием увеличивается в размерах. Опираясь лопатками о стену, Сашка начинает двигать тазом, ухватив обеими руками меня за голову. Постепенно разгоняется. Я давлюсь — он прочно сидит в глотке. У меня в штанах творится что-то невообразимое, и я пытаюсь елозить по полу, имитируя фрикции. Сашка кричит: „Кончаю!“ и хочет выбраться из меня. Хватаю за задницу и вгоняю себе почти в бронхи. Захлебываюсь его соками. Их много, их слишком много. Чувствую теплоту в груди и нехватку воздуха. От трения об пол кончаю прямо в штаны без помощи рук. Сидим в таком положении минут пять. Мне стыдно подняться — Сашка увидит озеро спермы. Наконец, незаметно прикрыв передницу руками, встаю. Он еще сидит, закрыв глаза и открыв рот. Боюсь спросить о впечатлениях: наверняка услышу что-нибудь нелицеприятное. Мне неплохо бы уйти. Прошу у него листок ватмана с образцами его почерка — это для прикрытия мокрых штанов. „Приходи после четырех“, — говорю на прощание. Он лишь кивает головой, закрывая за мной дверь.
Я благополучно добрался до штаба, подмылся в туалете и обсох в классе — благо ребят еще не было. Не было, правда, и остатков черной икры. Сначала мне это показалось странным и даже обидным, но что эти мелочи по сравнению с приобретением! Прошло уже полтора часа, но стойкий вкус Сашкиной спермы еще стоял во рту. Мне не верилось в происшедшее, и только этот привкус убеждал меня, что мне всё это не почудилось. Пришли ребята. Веселящиеся. Я было подумал, что стер не все остатки спермы со штанов или с губ. Оказалось, всё веселье исходило от икры. Нет, они от нее не опьянели — за обедом договорились с медсестрой поменять банку икры на две бутылки коньяка. Сестра не сразу поверила пациентам своего отделения. Наверняка решила, что от интенсивного лечения в неврологии у них начались глюки, и им явилась икра. Кое-как они ее убедили и были страшно разочарованы, обнаружив вскрытую банку. Так я из-за своей жадности лишил и себя, и друзей качественного алкоголя. Но главные приколы были впереди. С горя ребята решили доесть горемычную икру и унесли ее в неврологию — и сестре показать, и над сопалатниками поиздеваться. Сидя в своей палате, размазали ее по бутербродам, и в самый разгар приема драгоценных зерен в палату ворвался начальник штаба Мишкиной части. Пришел убедиться, что их солдат еще жив. Ребята наперебой показывали, какая рожа была у майора, когда он увидел своего солдата, поглощавшего не какую-нибудь армейскую кашу, которой питался он, а самый главный деликатес Советского Союза. Ничего не сказав и справедливо решив, что его подчиненный в добром здравии, майор удалился. Мишка, хохоча, делился сомнениями о целесообразности своего возвращения в родную часть. Какой нормальный советский майор простит такое издевательство, пусть и невольное? Нет, Мишке одна дорога отсюда — домой, на 43-м троллейбусе. Нам ничего не оставалось, как обещать помочь ему всеми возможными и невозможными способами. На этом и порешили.