Как угодно, но роль пассивной жертвы, скрывающейся от возмездия террористов под чужой личиной, его совершенно не устраивает. Да и чем он станет заниматься на гражданке? А где же еще?
Нормально служить в строевых частях под чужим именем и с чужой биографией в соответствующей образованию и опыту должности все равно не получится.
Это только в военное время (да и то чаще в книжках и фильмах) вражеский разведчик на несколько дней может с чужими документами внедриться в воинскую часть под видом прикомандированного, к примеру, или возвращающегося из госпиталя, причем возможность провала и в таком варианте весьма велика. А жить «по легенде», тянуть повседневную служебную лямку месяцами и годами, без всякой «сверхзадачи», и психологически, и технически невозможно. По крайней мере, с его характером.
Завербоваться на службу «человеком без биографии», то есть рядовым, как это практикуется в Иностранном легионе, — увольте. Не для того он пятнадцать лет носит погоны, чтобы опять начинать с «беспросветных».
В мирной же жизни чиновником, торговцем или, упаси бог, рантье, он себя в принципе не видел.
Чекменев вернулся через два часа.
— Слушаю. Что у вас случилось?
— Так. Поболтать захотелось на темы вашей основной специальности. Финансовой, — быстро добавил он, увидев, как удивленно поднимаются брови подполковника. — Насчет моего денежного довольствия. То, о чем вы с господином Розенцвейгом говорили, — интересно, не спорю, только… У меня денежное содержание за три месяца в финчасти лежит. И боевые мне теперь полагаются, и пособия, «за ранение» и «на лечение». Я человек небогатый, а ведь в качестве, в каковое капитану Тарханову предстоит перейти, никто мне тех денег не выдаст. Так? Не люблю, когда в таком существенном вопросе неясности остаются, — а сам показал глазами на потолок и стены, приложил палец к губам, а потом пальцами же изобразил, что нужно пойти прогуляться в сад.
— Можно и поговорить, дело немаловажное. Только вот курить у вас тут нельзя, а хочется. Пойдемте на воздух.
Сад при госпитале был хороший. Словно бы не больничный даже, а на какой–нибудь древнеримской вилле, как их описывал в своих романах Фейхтвангер. С посыпанными мраморной крошкой дорожками, вьющимися в зарослях темно–зеленых туй, разноцветных клематисов и вообще неизвестных капитану южных растений. С журчащими фонтанами и расставленными вокруг скамейками. И все это великолепие обнесено трехметровым кирпичным забором с колючей проволокой по верху. Не для того, чтобы предотвратить побег пациентов, а совсем наоборот.