Когда добрались до Тель–Авива, стало понятно, что дело идет скорее к войне.
Над крышами завывали сирены, предупреждающие о возможном воздушном налете. Резервисты, подчиняясь переданному по радио и дальновидению условному сигналу, спешили к пунктам сбора, уже обмундированные и со своим оружием.
Уличные репродукторы сообщали о нанесенных бомбоштурмовых ударах по египетским и сирийским аэродромам и о том, что ни один вражеский самолет пока что не сумел подняться в воздух.
О встрече с премьер–министром теперь не могло быть и речи. Как раз сейчас он выступал по радио, и на перекрестках толпились встревоженные толпы не подлежащего призыву населения.
Тарханов, не слишком хорошо разбиравший быструю устную речь на идиш, уловил только понятную военную терминологию.
«…Мы не имеем права проиграть не только войну, но и один–единственный бой. У нас нет за спиной территории для маневра и резервов для восполнения потерь. Чтобы сохранить страну и армию, мы можем только наступать и побеждать. И я обещаю, что именно так и будет, если коварный враг попытается пересечь наши священные границы!»
Однако должный бюрократический порядок в стране сохранялся.
Розенцвейг привез Тарханова в приемную главы правительства, и какой–то чиновник с погонами бригадного генерала вручил российскому капитану от имени премьер–министра диплом о присуждении высшего почетного звания — «Праведник перед Богом», которого удостаивались только неевреи за исключительные заслуги перед еврейским государством, и соответствующую, довольно крупную медаль на бело–синей ленте, а в качестве приложения — чек на весьма и весьма приличную сумму.
В том, наверное, смысле, что Праведник не должен омрачать свой высокий дух суетными заботами о хлебе насущном.
— Имейте в виду, Сергей (у них тут все называли друг друга по именам, даже рядовой мог так обращаться к главнокомандующему), — сказал генерал, пожимая Тарханову руку, — все это означает, что вы автоматически приобретаете право на наше полноправное гражданство, можете поступить на службу в армию, выдвинуть свою кандидатуру в кнессет и так далее.
— Спасибо, ваше превосходительство, я всегда буду об этом помнить.
…Уже на другой машине, которую Розенцвейг раздобыл необыкновенно быстро, правда не такой шикарной, как безвременно погибший «Опель», они подкатили к высоким кованым воротам, преграждавшим въезд в охраняемый поселок на окраине города.
— Как у вас говорят, война войной, а обед по расписанию, — сообщил майор, когда они по свободным от выдвигающихся к фронту войсковых колонн окраинным улочкам выбирались из центра города. — Тем более что все идет по плану. Я осведомился по своим каналам, генштабисты уверены, что противник не сумеет прорвать наши пограничные укрепления. Тяжелая авиация Израиля готова накрыть бомбовым ковром и Каир, и Дамаск, если они не одумаются. Мы не зря готовились к этой войне тридцать лет.