Интерес у него был, если так можно выразиться, чисто научный. Ну и немножко спортивный. Вот сумеет самый обыкновенный, никакими специальными талантами не наделенный юнкер, потом подпоручик Игорь Чекменев единолично возродить в России монархию? Наставить Отечество на истинный путь, ведущий к величию, славе, процветанию, вроде как в «век золотой Екатерины», чтобы и XXI столетие историки нарекли «русским», раз уж в XIX и XX это по разным причинам как–то не задалось?
А что в случае успеха будет с ним лично не суть и важно. Какому–нибудь Ливингстону позарез требовалось отыскать истоки Нила тоже ведь без конкретной, практической цели или Амундсену — непременно достичь Южного полюса.
Кое–какие таланты за молодым Чекменевым все же числились, а может, и не таланты совсем, а просто своеобразные черты характера. Умел он, например, особенным образом располагать к себе людей и аккуратно, ненавязчиво навязывать (каламбур невольный) собственную волю и точку зрения. И отлично понимал, в каких случаях это делать можно и нужно, а когда — ни в коем случае.
Ну, еще соображал быстро, на уровне гроссмейстера умел просчитывать варианты на пятнадцать–двадцать ходов вперед. И за себя, и за противника. С этим багажом и начал свою армейскую службу.
То, что он в подходящий момент попался на глаза Великому князю — это, конечно, чистое везенье, и что тот именно тогда подыскивал себе адъютанта — тоже. А уж все остальное, как говаривал А. В. Суворов: «Помилуй бог, надобно и уменье».
Замысел свой Чекменев реализовывал, никуда не торопясь. Годом раньше, десятью годами позже — не слишком существенно. Курсовой офицер в училище любил повторять — все помрем генералами, хватило бы только годов да здоровья.
Четыре года потратил, чтобы стать для Олега Константиновича незаменимым помощником, за следующие пять продвинулся в советники, в начальники «личной Е. И. В. тайной канцелярии». Идею клуба «Пересвет» собственноручно придумал и воплотил в жизнь. Года три размышлял над планом «Фокус», хотя правильнее было бы присвоить ему наименование «Кратет», в честь одного из идеологов афинской школы киников, или — «циников», в латинской транскрипции, самого из всех циничного.
Размышлял, по кусочкам подбрасывал отдельные его фрагменты «братьям и соратникам» для детальной проработки, но так, чтобы единой картины происходящего не сложилось ни у кого до самого последнего момента. В том числе и у Верховного магистра, и у самого князя.
Люди приходили в проект и уходили, бывало, по той или иной причине, но из каждого Чекменев ухитрялся извлечь максимум того, на что человек был способен. Иногда включал в постоянный состав своей (или чужой) команды, иногда использовал «втемную».