Офицеры подошли под благословение. Священник рассказал:
— Когда вы начали наступление, они втащили пулемет на колокольню, несмотря на мои протесты. Пригрозили застрелить, если ключи не дам. Пришлось отдать. Прости, Господи! — он мелко перекрестился, голос его дрожал.
— Батюшка, благословите выбить оттуда эту мразь, — попросил Татарцев.
— Благословляю, сын мой, благословляю… — с перепугу священник бормотал неканоническое.[40]
Татарцев кинулся к лестнице, один из офицеров окликнул его:
— Ваше высокоблагородие, позвольте с вами, — и побежал следом.
Грохотали сапоги по кованому железу лестницы. Оставшиеся внизу взяли священника под локоть и отвели к левому клиросу[41]:
— Схоронитесь тут пока, не дай Бог чего…
Сверху раздались два выстрела. Офицеры замерли с наганами в руках. Потом с нарастающим шумом вниз по лестнице скатилось обмякшее тело и распласталось, раскинув руки. Вскоре показались Татарцев и его напарник. Офицер вытирал платком щеку, из-под которой струилась кровь.
— Промахнулся, — пояснил он офицерам. — А последним патроном — себя, — и кивнул на труп.
С красными на севере села покончили сообща — освободившиеся стрелки Худолея нагрянули на них с тыла, а штыковая атака Лаука окончила дело.
После боя всех убитых (а таковых насчитали пятнадцать человек) снесли в церковь, где батюшка отпел их. На колокольню поднялся Татарцев и звонил в колокола. Священник объяснил ему, как это делать, и теперь ротмистр от души играл своеобразным похоронным звоном — «перебором», вкладывая все свои чувства, находившиеся сейчас в совершеннейшем хаосе: ему было жаль своих соратников, но в то же время всего его переполняла на удивление радостная вера в то, что этих страдальцев на небесах и впрямь ждет нездешнее блаженство. «Упокой Господи души усопших раб твоих…» — повторял он за священником, утирая слезы, а сам медленно ударял по разу в каждый из семи колоколов, от малого до большого, а потом всей силой налегал на языки сразу всех колоколов…
Убитых похоронили внутри церковной ограды. При опускании тел в общую могилу Мизинов, однако, запретил залповый огонь.
Интендантские склады перенесли в Онучино и стали готовиться к переходу через хребты Сихотэ-Алиня.