Лошаденка, заслышав стрельбу, вдруг воспрянула и, привычная к грохоту и залпам, резво, во всю прыть понеслась в гущу боя. Суглобов пытался усмирить ее, натягивал вожжи до боли в кистях рук — все было напрасно. Кляча, как заполошная, неслась навстречу выстрелам и взрывам, которые загрохотали вдруг, в одночасье, возникли, словно ниоткуда. Такой громкой канонады Суглобов еще не слышал, хотя на фронте привык ко многому. Орудийные залпы, казалось, грохотали совсем рядом, почти над его головой. Трясясь в телеге и не в силах остановить разошедшуюся кобылку, Суглобов попробовал осмотреть поле боя. Повернулся направо и заметил метрах в пятидесяти от себя батарею горных орудий — они изрыгали из своих жерл огненное дыхание смерти. Это дыхание летело вперед, над головами атакующих, опускалось далеко впереди, у отрогов сопок, и опускалось на головы копощащихся в отделении людей разрывами, вздымавшими вверх клубы черно-рыжей земли со снегом. Наметанным глазом Суглобов определил, что артиллерийская батарея принадлежит белым, но лошадь почему-то не желала останавливаться и несла его дальше, к позициям красных. Меньше всего Суглобов хотел сейчас оказаться среди большевиков, но кобыла явно не разделяла его желаний и мчала прямиком к правому флангу обороняющихся.
Там уже заметили подводу, ближние к ней бойцы что-то закричали, замахали руками, и кобыла, приободряясь, прибавила бегу. Она влетела в линию обороны, и лежавшие бойцы едва успели перекатиться в стороны, давая ей путь. Кинувшийся наперерез лошади боец в матросском бушлате успел схватить ее под уздцы, повис всем телом, и разгоряченное животное, протащив его несколько метров, остановилось, наконец. Боец встал на ноги, погладил лошадь по морде, успокаивая ее, стряхнул с сапог снег и землю, одернул бушлат и поправил ремень. Рядом застрочил пулемет. Лошадь вздрогнула, перебрала ногами, но тут же затихла, успокоенная ласковыми поглаживаниями. Суглобов приготовился к худшему, опустил голову вниз, в колени, сунул руку за пазуху и нащупал гранату.
— Прицельно стреляй! Патронов мало, — скомандовал пулеметчику боец в бушлате.
К нему подлетел всадник в распахнутой утепленной куртке авиатора, не спешиваясь, свесился с седла и, указывая в сторону противника, прокричал, стараясь перекрыть трескотню пулемета:
— Слышишь, Файхо, а Мизинов-то, оказывается, живой!
Суглобов едва заметно вздрогнул, но головы не поднял.
Боец в бушлате побледнел, едва выдавил:
— Снова шутки, Аркадий?
— Какие шутки, глянь-ка в бинокль! Вон тот, видишь, на коне позади артиллеристов с группой всадников. Он самый и есть!