Когда Яблонский подоспел на помощь Брындину, гонец Струда доставил донесение Острецову. Тот прочитал и приказал одному полку атаковать позиции Мизинова.
Внезапного нападения у Острецова не получилось: дозорные, выставленные за околицами сел, в которых располагался отряд Мизинова, заметили выдвижение красных и подняли тревогу. Через полчаса, когда красноармейцы пошли в атаку, белые были в полной боевой готовности и встретили их метким прицельным огнем. Но пятьсот стрелков, раскиданные на полутораверстовой линии обороны, мало что могли сделать против вчетверо превосходящего их противника. Вскоре левый фланг белых оказался под угрозой: красные вклинились в оборону, на окраине одного из сел завязалась рукопашная.
Мизинов, руководя боем, метался верхом на коне от одного фланга к другому. Его распахнутый белый романовский полушубок был виден издалека, пули неустанно свистели вокруг него, одна или две, прошипев, вонзились в седло, но генерал думал лишь об одном: не дать красным окружить отряд, отсечь их правый фланг, ворвавшийся в село, и уничтожить. Он подлетел к Татарцеву, который с кавалеристами стоял возле штабной избы на окраине правофлангового села, и приказал изрубить вклинившегося противника. Татарцев вскочил в седло, выхватил шашку и по-казачьи скомандовал:
— Айда-а-а!
Всадники полетели и ворвались в левофланговое село, забирая огородами, чтобы окружить противника. Оборонявшиеся, увидев своих, усилили сопротивление, натиск красных стал угасать. Зажатые с двух сторон, они были изрублены шашками и исколоты штыками в неравном бою. Развернувшись в цепь, стрелки вслед за кавалеристами бросились к соседнему селу, где оборонялись две роты с полковником Худолеем. Ударив противнику в тыл, кавалеристы Татарцева смяли их и вынудили к бегству. Преследовать врага Худолей запретил. В третьем, штабном, селе было относительно спокойно: красные даже не успели подойти к окраине, как, завидев наступающие с востока цепи, дали по ним несколько залпов и организованно отступили, не принимая боя.
Пока собирали раненых и убитых, Мизинов встречал подоспевших с севера артиллеристов Брындина. Узнав о гибели Яблонского, Мизинов подошел к телеге, откинул брезент и долго молча всматривался в восковое лицо начальника штаба. Снял папаху, перекрестился. Потом покрыл голову и сказал Брындину:
— Знаете, капитан, а ведь он стремился к смерти. И нашел ее. Он сделал свой выбор… Счастливый человек…
Заметив недоумение Брындина, Мизинов пояснил:
— В последнее время у нас с ним были кое-какие разногласия. Евгений Карлович не смел, конечно, возражать мне, терпеливо сносил все. Но я замечал в нем эту обремененность жизнью, она сквозила в каждом его взгляде. Он бы не пережил поражения и поспешил уйти честно и мужественно… Не хотел ведь отпускать его к вам… Отпустил… Впрочем, каждому свое, капитан. Покончить с собой не сложно. Но, я думаю, нам с вами пока рано. На наших плечах люди…