Никита кивнул, сказал с улыбкой:
— Он получил исчерпывающие указания, как обращать героя Кульма и Березины в вольнодумца. Есть мнения в нашей управе: в случае нужды я необходимости ввести Ермолова в состав Временного правительства. Лояльность его, как тебе известно, проверена еще в начале века, в Петропавловской крепости.
Николай чуть строже взглянул на родственника, ззял с полки том Вольтера,
— Боюсь, Никита, ва своего командующего... Кажется, он более чем достаточно напуган Петропавловкой. И вольных разговоров не терпит, боится. Масонство, артели, тайные общества не дают ему спокойно общаться е нами — свитскими его превосходительства. Во всяком случае, нет в нем той, прежней, решительности.
— И все-таки со всеми «но» Ермолов более другая подходит своими мыслями и поведением к нашему Союзу, — возразил Никита. — Твое дело, Николай, обращать его в нашу веру, не выказывая подлинных намерений. Надо дать почувствовать ему, что при необходимости кавказская армия должна быть в Петербурге.
— Все это так, — уклончиво отозвался Николай — И я, надеюсь, — мы обратим его в чашу веру, но покуда он несговорчив. Даже Якубовичу не мог помочь: генерал против его отставки. Государя побаивается.
Никита молчал. Николаю стало неловко за свою беспомощность. Он вдруг почувствовал это и поспешил заверить:
— Но я обещаю тебе, Никита... Все, что от меня зависит, — сделаю. Только ты не молчи и не делай сердитого лица. Во-первых, гапомни, что я вообще могу выйти из компании. Нессельроде предлагает ехать посланником в Бухару. Может быть, надолго.
— Свободолюбивые мысли нужны всюду, — даже в Хиве и Бухарин, — сказал Никита, подходя к окну.
— Ты открой оконце, Никита, надымил я тебе тут, — попросил Николай, и сам лязгнул оконным ватвором, толкнул раму.
Они стояли у окна и смотрели на ослепительно свежий, вымытый дождем, город. Прямо из-под окна уходили вдаль бордовые и купоросового цвета многоугольники крыш с коньками, деревянными кружевами и флюгерами. Дальше они сливались в замысловатое, будто лоскутное, одеяло. А ва ним виднелась Нева: мосты, лодки у берегов, а на финской стороне большие парусные корабли — гости из равных стран. За Невой массивно возвышались чертоги Зимнего и колоннада Адмиралтейства. В эту молчаливую минуту обоим — и Никите, и Николаю — подумалось: как нелегко будет низвергнуть это самодержавное величие.
— Я слышал о твоих воззрениях на Карамзинскую историю. Ты написал или так... словесно? — спросил Николай Николаевич.
— Критика ходит в списках, — отозвался Никита. — Но автору я устно высказал свои суждения ва похвали самодержавию, ва монархический дух его истории. Он частенько бывает у нас. А вообще сейчас тружусь над более серьезным. Если хочешь, покажу, — Никита снял с полки рукопись и подал Николаю. Тот раскрыл корку тетради, прочел вслух: