Он уже задремал, когда в спальню на цыпочках вошел Никита и тихонько спросил:
— Спишь?
— Нет еще. Сон не берет, Никита. Красотища-то за окном какая!
— Чудесная ночь, — согласился Никита, раздеваясь.— Прочитал твои записки. Великолепно, Николенька. Получил полное представление и о туркменах, и о Хиве, Только не понял: какое же там правление?
— Да какое уж там правление, — засмеялся Николай. — У туркмен все еще процветает общинный строй, а в Хиве — рабство беспросветное. Все вопросы решает хан. Власть его неограниченна.
— Почти как у нас, в России, — подсказал Никита.
Утром вместе они доехали до сената и распрощались, договорившись встретиться. Николай отправился на Мойку. В тот же день он совершил прогулку в Петергоф. Еще день посвятил прогулке на яхте к Финскому заливу. Вечером был в гостях. Встал поздно. Проспал. И едва успел
умыться и одеться, как был приглашен в Госдепартамент министерским курьером.
Неловко и скованно чувствовал он себя, шагая по длинному коридору и раскланиваясь с чопорными чиновниками. Войдя в приемную, попросил доложить о себе и тотчас был принят. Он удивился столь чуткой внимательности к его персоне и чуть-чуть оробел, поняв, что немного припоздал. В продолговатом, богато убранном кабинете с хрустальными люстрами, по обе стороны стола в креслах с высокими спинками сидели государственные мужи, вершители судеб — графы Нессельроде, Каподистриас. Кочубей, Гурьев, князь Чарторыйский и еще несколько господ, коих Николай Николаевич не знал и раньше не видел.
— Проходите, господин Муравьев, — любезно пригласил Нессельроде. — Нынче мы заседаем по вашим документам, так что решили и вас пригласить. Садитесь.
Муравьев сел у дальнего края длинного стола, накрытого зеленым сукном, на котором стояли палехские стаканчики с гусиными перьями и чернильные приборы, стопками лежала бумага, а рядом - листы были разбросаны как попало, некоторые разрисованы чернилами: женские головки, лошади, просто бессмысленно начертанные зигзаги и линии. Муравьев понял, что господа собрались давно и уже достаточно поговорили.
Мельком Николай Николаевич окинул лица собрав-шихся: немножко усталые и постные и, чтобы не выглядеть глупо, взял перо и пододвинул стопку бумаги, записал: «Несколько слов о поездке... племенах, прошении...» Господа переговаривались между собой о каких-то сугубо своих делах и не обращали внимания на полковника. Наконец, Нессельроде, будто вспомнив, что они собрались ио делу, звякнул колокольчиком.
— Прошу внимания, господа, — мягко сказал он и обратился к Муравьеву: — Некоторым образом мы рассмотрели Записку главнокомандующего на Кавказе генерала Ермолова, в коей он ходатайствует о необходимости присоединения к России восточного побережья Каспийского моря. Кое-что в ней показалось нам неубедительным, и мы решили прибегнуть к зашей помощи, дабы сделать окончательные выводы.