С моря продолжал дуть ветер, час от часу крепчая. Юрь-ев забеспокоился, как бы не разыгрался шторм и стал торопить всех побыстрее садиться в баркас. Опять погрузили ружья, лопаты, сели сами и налегли на весла. Волна шла вкось, ударяя в борт. Приходилось ставить судно против волны и плыть на север, а потом опять брать курс к корвету. За час отчаянной борьбы проплыли всего с полверсты. Вскоре волны стали захлестывать баркас, поднимался ураган. Муравьев увидел, как забеспокоился лейтенант Юрьев. Подождав немного, он сказал Николаю Николаевичу, что, пожалуй, будет лучше, если они возвратятся назад, на берег. До этого Муравьев не испытывал страха, потому что целиком доверялся Юрьеву. Но сейчас и он ощутил, что им угрожает опасность, и быстро согласился с лейтенантом.
Ночевать пришлось прямо на берегу. С баркаса сняли на берег оба фальконета, коронаду оставили в судне. Прежде чем лечь спать, Муравьев выставил посты: вооруженных казаков. Они ходили по барханам, охраняя отдых других. Над берегом носилась песчаная буря, песок набивался в нос и уши, не давал уснуть. В свисте пустынного ветра прогремел выстрел и все вскочили на ноги, хватаясь за ружья. Скоро, однако, выяснилось, что это вернулся армянин-переводчик с двумя казаками. Они были утомлены до крайности. Муравьев отдал последнюю воду из своей баклаги Ивану Петровичу. Только после того, как прополоскал горло, армянин стал говорить:
— Ошибка, Николай Николаевич, — хрипел он. — Это не то место, где я был в тринадцатом. Если это Белый Бугор, то я был на Серебряном. Видимо, существуют два бугра...
Утром, после бешеной ночи, доели последние сухари и допили воду, которой оставалось по два глотка на брата. В полдень опять взяла свое жара. Солнце пекло нещадно, и люди то и дело пытались утолить жажду морской водой. От этого им еще больше хотелось пить. Положение создалось отчаянное. Ветер был не менее шести баллов. Волны сильным крупным росчерком налетали на берег и, шипя, как змеи, отходили назад. Стоявший на якоре в десяти саженях от берега баркас бросало из стороны в сторону, как поплавок. Неожиданный треск в баркасе привлек внимание Муравьева. Все, кто стоял у берега, тоже посмотрели на раскачивающееся судно и поняли: каронада! Не раздумывая, моряки и казаки бросились в волны, взялись за руки и пошли к баркасу. Туда же поспешили оба офицера. Каронада, перекатываясь с борта на борт, уже разбила одно сиденье и долбила стволом обшивку баркаса. Два моряка, рискуя поплатиться жизнью, ибо пушка могла сбить с ног и раздавить, вскочили в баркас и тщетно старались закрепить орудие. Муравьев понял, что это им вряд ли удастся, и крикнул: