До вечера, когда было приказано отправить эшелон, Татарченко вместе с комиссаром успели поднять на ноги все тыловые инстанции вплоть до Всероссийского главного штаба и добились еще запасов горючего «на всю войну с мировым империализмом». Существенно потеснив людей, на платформе возвышался закутанный в брезент новый «Ньюпор-17», и по всему эшелону разместились восемнадцать бочек бензина и одна с касторовым маслом.
— Теперь у нас чистейший бензин, а не «смерть авиатору», — радовался Татарченко, подразумевая под этим спирт-сырец и «казанскую смесь», изобретенную из-за нефтяного голода старейшим летчиком Борисом Российским. От «казанской смеси» у летчиков после полетов болела голова, пропадал аппетит, а иногда начиналась рвота.
Плотной стеной подступающие громады домов, в хмурой вечерней мгле кажущиеся еще мрачнее, стали постепенно сменяться маленькими, такими же непривлекательными деревянными хатками с черными, как будто пустыми глазницами окон. Унылая картина человеческого жилья вскоре сменилась не менее унылой картиной опустевших, убранных полей, прерываемых перелесками.
Ночью где-то в поле долго стояли, из вагона в вагон передали приказ командира приготовить оружие, усилить наблюдение, так как в округе поднялся кулацкий мятеж. Никто уже не спал, прильнув к окошечкам товарных вагонов.
— Знаешь, — тихо шепнул Петр Жене, — мне кажется, когда поезд стоит, то находиться в вагоне хуже, чем в поле. Чувствуешь себя как голый на бугорке, не знаешь, с какой стороны за тобой наблюдают.
Осторожно, часто останавливаясь, поезд с трудом дотащился до Тулы. На станции долго шел спор, выпускать поезд или нет. Наконец под прикрытием тульского отряда ЧК, сопровождавшего эшелон до Мценска, двинулись к фронту. На паровозе был установлен «максим» с расчетом чекистов, а на платформах, у самолетных пулеметов, дежурили военлеты и летнабы.
Поезд шел ходко, правда, на каждом повороте сбавляя скорость, пока не выходил на прямолинейный участок. Постепенно спадало напряжение. Об этом известил механик Ткачук, который вполне определенно изложил свой взгляд на ситуацию:
— Мы хоть и в обороне, а жрать все равно хочется.
— Как будто тебе в наступлении не захочется, — заметил кто-то.
— Не знаю, может, и не захочется, потому как в наступлении жевать мешает «ура».
На повороте линии между Лазаревом и Житовом, когда еще не было видно завала на путях, из еловых посадок в полосе отчуждения полоснула по поезду пулеметная очередь. Так уж было задумано бандитами, что пулемет, установленный на паровозе, оказался далеко впереди и не мог, пока его перетаскивали, ответить огнем. Машинист, увидавший впереди завал, начал сильно тормозить, почти начисто лишая красноармейцев возможности отстреливаться.