— Я хорошо себя чувствую — право же, не стоит беспокоиться, — заверил он ее.
И граф самостоятельно добрался до лестницы. Однако к тому времени, когда он попал на чердак, перед глазами уже плыли разноцветные круги, и он был несказанно рад возможности растянуться на кровати. Из окна струился свет, казалось усиливавший головную боль, и граф прикрыл глаза рукой.
Он вздохнул и попытался разобраться в природе тоски, нахлынувшей на него. По-видимому, причина в одиночестве. Увидев, как быстро Мадлен нашла свое место в семье Лемуа и как довольна своим возвращением, он понял, что потерял. Она больше не нуждается в нем. Это обстоятельство должно было принести ему облегчение, а принесло, наоборот, пустоту и обиду. Граф встал и подошел к своему сундуку, который кто-то заботливо поставил в ногах кровати, порылся в нем и нашел аккуратно сложенный кусок пергамента. Он вез от короля не одно письмо. Его заверяли, что об этих письмах не знает никто, кроме короля и слуги, который вынес их тайком из Тюильри. Возможно, это было правдой, когда он выезжал из Парижа, но в какой-то момент власти прознали о письмах. Опрокинувшийся экипаж — это случайность? И тот человек, который пробрался к нему в комнату, тоже? Граф не сомневался: за ним охотятся. Оставалось только гадать, насколько власти осведомлены об истинном содержании писем.
Так или иначе, первое письмо уже было доставлено Арману Тюфену, маркизу де ла Руэри. Ветеран американской войны за независимость, де ла Руэри, желая большей власти для бретонского парламента, был, однако, роялистом. Граф не знал в точности содержания того письма, но де ла Руэри остался доволен, прочитав его, и поинтересовался, может ли он рассчитывать на помощь графа, в чем и получил незамедлительные уверения.
Второе письмо адресовалось непосредственно графу де Ренье. Королевская печать на нем была сломана, поскольку граф уже читал письмо. Еще раз пробежав глазами пергамент, он почувствовал прилив того же беспокойства, что и после первого чтения.
В письме граф де Ренье объявлялся представителем королевской власти и всем лицам предлагалось оказывать ему поддержку во всех предприятиях. Граф не просил таких полномочий и был потрясен, получив их. Положение короля вызывало в нем глубокое сочувствие, он был готов помогать ему, но в том, что сам может как-то влиять на события, очень сомневался. Поэтому он не слишком-то обрадовался, удостоившись особой королевской милости.
Де Ренье устало потер пульсирующий висок. Очевидно, король ожидал помощи с запада и надеялся, что граф сыграет свою роль в организации этой помощи. Такое предприятие могло потребовать определенного времени. Более настоятельных обязанностей у графа не было, как не было и никого, кто по-настоящему интересовался бы его судьбой, — стало быть, он находился в лучшем положении, чем большинство тех, кто уже сейчас рисковал своей жизнью. С этой довольно меланхолической мыслью он погрузился в сон, все еще сжимая в руке королевский пергамент.