— Пашпорт есть?
Рассерженный Улаф заговорил о том, что едет он с позволения высоких инстанций, что он — ученый. На что русский чин сказал:
— Багаж сзади с дилижанса срезали, а ты талдычишь. Чего у тебя в вояжере-то твоем, покажь!..
Самое печальное было в том, что в русских дилижансах водились клопы, они немилосердно впивались в тощее тело Улафа. Он всю дорогу про себя ругался по-шведски, и никак не мог заснуть, хотя остальные пассажиры, почесывались, но спали…
Вспоминая проделанный путь, Улаф поеживался, от неприятных мыслей, и от холодного ветра, который в начале июня здесь был немилосердным. Он заходил в пристанской буфет. Пил жидковатый чай из не очень чистых стаканов. Подстаканники были зазубрены, словно их кто зубами грыз.
Наконец к причалу пришвартовался пароход.
Он имел прозвание — "Каролина" и был невелик, всего несколько человек помещалось наверху в каютах, это были высокие чиновники, либо сибирские сверхбогатеи, прочие ехали в трюмном помещении, где для приличных людей были поделаны полати, остальные спали вповал на полу, на подстилке из соломы.
Садясь в Тюмени на "Каролину", он надеялся отоспаться. Из экономии взял место в двойной каюте. Напарником его оказался кряжистый русский купец, звали его Лошкаревым Ильей Ивановичем. Первым делом здоровяк достал из кожаной сумы штоф зеленого стекла и предложил выпить за знакомство. Улаф отказался, ссылаясь на головную боль.
— А она, родимая, всю боль как рукой сымает! — сказал Илья Иванович.
— Спробуй!
Улаф поблагодарил, но пить не стал, и прилег на койку в ожидании блаженного сна. И он действительно заснул, но ночью его тело стало жечь, как крапивой. Он встал, засветил фонарь: койка была словно клюквой вся клопами усыпана.
Проснулся и Илья Иванович, почесался, сказал:
— Как же ты, любезный шведец, без этого зелья уснуть думал? Никак невозможно! На-ка, прими… — он набулькал из штофа в кружку и подал её Улафу. И тот — была, не была! — выпил всё махом.
И стало ему веселее, он спросил попутчика, чем тот торгует.
— Чем ни попадя! — ответил купец, — а чем твоя милость промышляет? — И что это за медаль на груди твоей золотая?
— Сие не медаль, это мне от предка память осталась, бронзовая пластина в виде оленя. Мой предок Иоганн Страленберг в Томском городе в плену находился. Туда теперь и еду, поклониться тем местам.
— А чего зря кланяться? — сказал купец, — не иначе — у тебя другой интерес
имеется.
— О, да! Я буду изучать флору и фауну.
— Ага! В Швеции тебе баб не хватило, теперь ты едешь хороводиться с какой-то там Фаиной и этой, как её… Флориндой! Так я тебе и поверил, что в такую-то даль ты за бабами отправился, не иначе наше золотишко хочешь покопать…