София опустила глаза.
— Король получил свою должность от Бога. Как он мог сделать то, что противоречит хорошему христианину?
— Все не так-то просто, — упрямо сказал священник. — Конечно, Бог желает, чтобы среди людей были такие, кто служит, и такие, кто господствует, но у Бога также есть власть лишить государей трона, если не в этой жизни, то в мире ином. Монаху из Ветти было видение, что даже Карла Великого охватили демоны. Он сидит в огне преисподней, и его плоть режут и рвут, потому что в минуты соблазна он поддавался искушению. Мы пропали, мы все пропали, как и этот несчастный ребенок! Почему король отказался от своей жены? Мы, священники, теперь все умрем с голоду!
Его громкие причитания перешли в неразборчивое бормотание. Он сидел неподвижно, как истукан, и то же самое делала Аделина, которая представляла себе Лимб так же явственно, как ее старший сын видел огонь.
Бертран подошел к Софии и нерешительно тронул ее руку.
— Ты ведь сможешь спасти этих детей, жена?
Домой они ехали молча.
Казалось, к ним обоим прилип запах болезни, и они до сих пор слышали крик, вырвавшийся из груди Аделины, когда удалось спасти двух старших сыновей, но не самого младшего. Он заснул на руках у Софии, которая до последнего поддерживала ему голову, вдруг ставшую тяжелой. Когда все было кончено, отец Августин удивленно воззрился на него. Младенец казался таким мирным, и в то же время был уже охвачен дьявольской силой, а священнику было запрещено проделать защищающее крестное знамение. Аделина яростно направилась к нему, требуя вернуть назад все деньги, которые она когда-либо ему жертвовала.
— Вот видите, — озабоченно пробормотал священник, сжимаясь под ее ударами, — видите, здесь действует дьявол! Он и женщиной уже овладел!
— Поверить не могу, — сказала София Бертрану, когда повисшая в карете тишина стала невыносимой. — Он даже не пытался хоть как-то утешить ее.
— То же, что и с Мелисандой, — невольно вырвалось у Бертрана. По прошествии последних тяжелых часов ему, видимо, захотелось поговорить. — Священник считал, что не может благословить ее, потому что она страдала болезнью грешников.
— А от чего она умерла? — спросила София и впервые за последние несколько недель не чувствовала к нему ненависти, а такое же неловкое сочувствие, как только что в доме Аделины.
— Она болела проказой, — ответил он и тяжело вздохнул.
— Мне очень жаль, — сказала София, хотя очень редко произносила такие слова. — Мне очень жаль.
Какое-то время он молчал и, казалось, успокоился. Но потом продолжил:
— Мне не следовало жениться на вас, — сердито заявил он. — Никогда. На вас лежит проклятие.