— Костя Добрынин, говоришь, на стеклозаводе работает? Кем?
— Не связывайся с ним, Ростислав, тут же на тебя заявит…
— Жалеешь меня? — усмехнулся он.
— Не чужой ты мне.
— Ночью уйду я, — опустив голову, сказал Карнаков.
— Вроде ты умный, сильный, Ростислав, за что и был мне люб, а вот жизнь свою так и не смог по человечески устроить, — раздумчиво заговорила Александра. — Неужто то, что ты делаешь, стоит того, чтобы такую вот волчью жизнь вести?
— Кому что на роду написано, Шура: Тимашу — водку пить да песни горланить, Сове, царствие ей небесное, колдовать, Андрею Абросимову — громкую смерть принять от иноземцев, а мне — скитаться по России-матушке и верить в свою правду.
— А есть она, правда-то?
— Если ни во что не верить, тогда сразу петлю на шею…
— Боюсь, этим ты и кончишь, родный мой, — печально произнесла Александра.
— А чего бы тебе не стать колдуньей? — сказал он. — Вакансия освободилась… Дурачь народ!
— Я и так колдунья, — глядя ему в глаза, серьезно произнесла Александра. — Хочешь, предскажу твою судьбу?
— Не надо, — улыбнулся он. — Тот, кто знает свою судьбу, — самый несчастный человек.
— Бог тебе судья, — вздохнула она. — А все-таки лучше, ежели бы ты покаялся…
— Не говори так! — повысил он голос. — Ты не знаешь всех моих дел, и знать тебе про них не нужно.
— Зачем же пришел?
— И волку одному бывает тяжко… Нет-нет да и задерет башку и завоет на луну.
— Ну живи, как волк, — сказала она.
— Не прогонишь, если еще как-нибудь выберусь к тебе?
— Мне ты не враг, — тихо ответила она.
Он подошел к ней, обнял и стал целовать. Полная рука ее гладила его тронутые сединой, но еще густые волосы, щеки женщины порозовели.
— Неугомонный… — произнесла она. — Ой, твоя борода колется! Без нее ты выглядел бы моложе.
— Ты одна у меня осталась, — бормотал он. — Не отталкивай, Саша. Ты ведь знаешь, чем я рискую, приезжая к тебе.
— А мне одной, думаешь, сладко? — вздохнула она, высвобождаясь из его объятий. — Ох и длинны осенние бабьи ночи!
— Кто знает, может, все еще наладится и мы опять будем вместе?
— Ты еще во что-то веришь? — усмехнулась она. — А я давно уже во всем изверилась. Ночами-то все думаю про жизнь свою… Ну чем я богу не угодила, что он мне такую горькую судьбину определил? Живут ведь бабы счастливо, имеют детей, а мне некому будет кружку воды подать…
— Не плачься, Саша. Ты еще хоть куда! — игриво шлепнул он ее по крутому бедру.
— Невезучая я, Ростислав. Видно, и другим счастья не приношу…
— Я был счастлив с тобой.
— Сына и того не сумела уберечь…
Карнаков опять с трудом удержался, чтобы не сообщить ей, что Игорь жив-здоров, работает на большом заводе в Москве… Не нужно ей знать об этом. Игорь оборвал все нити с прошлым, у него другая фамилия, и кто знает, может быть, его судьба будет счастливее, чем у отца и матери. После войны у Карнакова надолго прервалась связь со своими хозяевами, он даже думал, что о нем забыли, но вот совсем недавно явился к нему человек оттуда, доставил деньги, аппаратуру. Ростислав Евгеньевич в глубине души и не сомневался, что его рано или поздно найдут. Прибывший с Запада откровенно заявил, что, хотя хозяева и переменились, задачи тайных агентов прежние: вербовка людей, сбор разведывательной информации, пропаганда образа жизни «свободного мира». Как и предполагал Карнаков, сразу после войны между союзниками антигитлеровского блока начались трения, а затем открытая вражда. Как раз в разгар «холодной войны» и прибыл к нему человек с Запада. Он без обиняков сообщил, что теперь их хозяева — американцы. Карнаков и сам читал в газетах, что американская разведка прибрала к своим рукам особенно ценных немецких агентов, располагает и списками европейской агентурной сети.