— Не хочешь попробовать у меня путейцем? — предложил отец, выплюнув окурок. — Твой дед был железнодорожником… Почетная профессия, нужная.
— Не хочу тебя подводить, — отказался Вадим. Одно дело уйти с работы, другое — уйти от отца.
— А может, ты хочешь стать… сыщиком? — вдруг осевшим голосом сказал отец.
— Кем? — изумился Вадим, еще не понимая, шутит тот или говорит всерьез.
— Твой родной отец, Кузнецов, начинал службу на границе, — пояснил Федор Федорович. — В общем, с овчаркой выслеживал нарушителей. Шпионов ловил.
Вадим в удивлении смотрел на четкий профиль отчима. Впервые за все время тот заговорил о его родном отце. Почему-то эта тема была запретной в их доме. Даже мать ничего не рассказывала об отце, когда еще малолеткой Вадим приставал к ней.
— Собак я люблю, — помолчав, ответил Вадим. — Но сыщиком быть не собираюсь…
— Я ничего плохого не хотел про него сказать… Кузнецов был уважаемым человеком. И в войну, говорят, отличился. Ты ведь был с ним в одном партизанском отряде?
— Он недолго был с нами, потом ушел на Большую землю, — ответил Вадим. — И нас с Пашкой хотели отправить, но мы остались. А потом эта Василиса Прекрасная…
— Жена? — негромко спросил Федор Федорович.
— Я ее мамой не звал, — усмехнулся Вадим. — А вообще-то хорошая женщина. Она тоже осталась в отряде. А где сейчас — не знаю.
— Помнишь, как Кузнецов тебя маленького в Ленинград увез?
— Я все помню, — сказал Вадим. — Мне шесть лет тогда было. Я ведь от него убежал.
— Тебя он любил, — сказал отец. — И зря ты на него рассердился: хотел уберечь тебя от войны. А вот сам не уберегся…
— Василиса Красавина все знает о нем, — вздохнул Вадим. — В отряде она только об… — он не сказал «отце», — …Кузнецове и говорила, какой он храбрый и хороший…
— Обратись в МГБ, — посоветовал Казаков. — Уж там-то знают, что с ним случилось.
— Ты мой отец, — опустив голову, сказал Вадим. — Как говорила бабушка Ефимья, не тот отец, кто родил тебя, а тот, кто воспитал!
— Я не уверен, что очень уж хорошо тебя воспитал… — заметил Федор Федорович. Чувствовалось, что ему тяжело дается этот разговор. Он не смотрел на Вадима, желваки ходили на его впалых щеках.
— Чего ты о нем вспомнил? — спросил Вадим. Он и впрямь не мог взять в толк: чего это Казаков об отце заговорил?
— Мне пора, — тяжело поднялся Федор Федорович с крыльца. — Иди обедать, мать звала.
Длинный, действительно чем-то напоминавший костыль, как его называли в Андреевке, Казаков, не заходя домой, широко зашагал по тропинке к калитке. Вадим вспомнил, как они вдвоем ходили в Андреевке в баню: отец мерно шагает впереди, широко расставляя свои длинные ноги циркули, а он, Вадим, вприпрыжку семенит рядом, чтобы не отстать. Говорят, что в Великополе всего трое таких высоких, как Федор Федорович. И все — железнодорожники.