— Это не нам с тобой решать, — ответил Леонид. — Твой другой сынок, Бруно, позаботится о своем единокровном братце…
— Гельмут жив?
— Летает пилотом гражданской авиации «Интерфлюг». Гельмут, побывав в русском плену, отошел от идей национал-социализма. Живет в Восточном Берлине и помогает строить социалистическую Германию. Даже в СЕПГ вступил.
— Как видишь, наши дети не спрашивают нас, как им жить и какому богу молиться!
— Я думаю, Бруно образумит непутевого братца, — сказал Леонид.
— Не верю я, что можно что-либо изменить, — вдруг горячо заговорил Ростислав Евгеньевич. — Думали, Гитлер сотрет Советскую власть с лица земли, а оно вон как повернулось: железный фюрер рассыпался в прах! Германия раскололась, в Восточной заправляют коммунисты, пол-Европы стало социалистической… А мы тут, превратившись в мышей-грызунов, шуршим, дырки в мешках прогрызаем…
— Никак выходите из игры, Ростислав Евгеньевич? — помолчав, задал вопрос Леонид.
— Я не о себе, Леня, — ответил Карнаков. — Моя песенка спета. Лямку я свою тяну, нет у меня выбора, как, впрочем, и у тебя. Не хочется затягивать в это болото Игоря… Раньше я считал себя борцом — освободителем России от большевистской заразы. Война на многое открыла мне глаза. Теперь я не борец-освободитель, а обыкновенный шпион. И служу не идее, а, как красиво пишут в фельетонах, золотому тельцу! А на что мне деньги, Леня? Нам ведь нельзя отличаться от масс; а массы в России живут скромно, дворцами да яхтами не владеют.
— Вы можете уехать на Запад, — вставил Леонид. — У вас на счете…
— Какой счет? — взорвался Карнаков. — Все, что абвер мне заплатил, лопнуло как мыльный пузырь! Нет у меня в Берлине никакого счета!
— Меня уполномочили сообщить вам, что деньги в долларах и западных марках поступают на ваш счет в Западном Берлине, — солидно заявил Супронович. — И ваше звание подполковника сохранилось. Правда, хозяин переменился, но нами командует ваш сын, Бруно Бохов. Я не знаю, в каком он звании, — ходит в гражданской одежде, но человек он влиятельный. И думаю, если вы захотите, сумеет переправить вас на Запад.
— Кому я там нужен, старик-пенсионер?
— Не смотрите так мрачно на жизнь, — покровительственно сказал Леонид.
— Мне в этой жизни и вспомнить-то нечего, — вздохнул Карнаков. — Вот до революции я жил! И какие были перспективы! А потом… потом была не жизнь, а прозябание! Думал, при немцах свободно вздохну, но и тут просчитался: немцы свою выгоду блюли, народ русский для них — быдло, рабы, а такие, как мы с тобой, нужны были им, чтобы каштаны таскать из огня!