— А как ты думаешь, Аглая виделась с мужем? — угрюмо взглянул на женщину помрачневший Леонид.
— Говорят же, нет дыма без огня, — ответила Люба. — Я в чужие дела не суюсь… У меня картошка с мясом. Подогреть? Да и самовар поставлю. Пьяный Тимаш болтал, что видел, как Аглая таскала в лес еду в кастрюле.
— Ну и живучий старик! — удивился Супронович. — А говорят, водка людей губит… Кстати, Любаша, у тебя нет чего-нибудь выпить? Такая встреча…
Женщина молча достала из буфета бутылку розового портвейна, две рюмки. Прикончив бутылку, Леонид было облапил Любу, хотел поцеловать, но она резко высвободилась.
— Укороти руки-то! Чужие мы, Леня. Лидушка и то не связывает с тобой, я ей свою фамилию, а отчество Коли Михалева в метрику записала, царствие ему небесное! От твоей поганой руки смерть принял!..
— Ты никак плачешь по нем?
— Не свались ты на мою бедную голову, может, жила бы с Колюней душа в душу.
— Слизняк он, а не мужик! — фыркнул Леонид.
— Шел бы ты, — взглянув на ходики, заметила она. — Лида скоро заявится.
— Вот и погляжу на родную дочь, — усмехнулся он.
— Отчаянный ты, — покачала она головой. — Не боишься, что на тебя укажу участковому?
— Не продашь ты меня, Любаша, — ответил он. — Какой я ни есть, а того, что было между нами, просто так за ворота не выкинешь! Вспомни довоенные темные ночки! Хочешь — верь, хочешь — нет, а лучше бабы, чем ты, Люба, у меня и за границей не было.
— Пой, пташечка, пой… — усмехнулась она, но видно было, что его слова ей приятны. — Много у тебя таких, как я, было…
— Даже ты мне не веришь!
— Не вороши былое, Леня, — вздохнула она. — Все быльем поросло. Мужа моего ты убил, а сам, думала, на веки сгинул…
— Не хорони меня, Люба, я — живучий, — рассмеялся он. — Война кончилась, а жизнь продолжается.
— Какая у тебя жизнь? — сожалеючи посмотрела она на него. — Серый волк в лесу и то лучше тебя живет.
— Не говори о том, чего не разумеешь, — нахмурился он. — Я на свою жизнь не жалуюсь — знал, на что шел.
— Тебе надо уходить! — спохватилась Люба. — Чего я дочери скажу? Чужой мужчина в доме в такое время.
— Где участковый-то живет? — спросил он.
— Как базу ликвидировали, так участковый перебрался на жительство в Шлемово, он теперь один на три поселка.
— Это хорошо, — задумчиво заметил Супронович.
— Многих карателей уже поймали, — глядя, как он одевается, говорила Люба. — Сколько же вы, душегубы, зла людям принесли! — В ее голосе зазвенели гневные нотки. — Гнать бы тебя надо в три шеи, а я тут еще с тобой разговариваю! Может, свое ты и отсидел, а от людей не будет тебе, Леня, прощения! Никогда не будет! Помнишь, я тебе толковала, мол, не злодействуй, будь помягче к односельчанам, так ты и рта мне не давал раскрыть. Хозяином себя чувствовал, думал, всегда так будет…