«Куда ее теперь девал отец?» ― размышлял Фамир. Теперь, когда он сам очутился в неволе, было удивительно, как ему прежде не пришло в голову отвезти принцессу обратно. Он ведь знал, что никогда не женится на ней.
Вспоминая свой дом, родную степь и поход, когда он был свободным воином, Фамир забывал о страшной жизни невольника. Может быть, стоит ему открыть глаза, и он окажется на свободе в родной степи, где весело ржут кони среди зеленых благоуханных трав? Но вот он шевельнул ногой ― и звон цепей напомнил ему о действительности. Но почему так тяжки цепи и тело ноет, а руки устали? Фамир провел рукой по лицу: чужое лицо... не гладкое, как прежде, а словно в каких-то болячках. Он провел рукой по бедру ― то же самое. Беспокойство закралось в душу. Что же это такое? Не от скверной ли воды? Когда они таскали камни из каменоломни, ему пришло в голову окунуться в какой-то ручей, протекавший вблизи. Он изнемогал от зноя, а вода там была ледяная. Он еще напился этой воды...
Когда рассвело, Фамир увидел, что и руки его сплошь покрыты болячками. Тело ныло, а лицо горело. Как только проснулись саки, он спросил их, что бы это могло быть. Никто ничего не смог ему сказать. Решили попросить у охранников целебной настойки. Охранник сам принес настойку, налил в глиняную чашку, протянул ее Фамиру, но, когда увидел его красное, в болячках лицо, попятился и закричал:
― Гоните прочь прокаженного сака! Забросайте его камнями! Он погубит нас!
― Остановитесь! ― закричал старик охранник. ― Если мы убьем его, нам же прикажут хоронить прокаженного.
Воцарилась тишина.
Охранник замахал руками и убежал. Вскоре собрались все охранники, и тут Фамир понял, что с ним случилось что-то страшное.
― Гоните его в пустыню, к шакалам! ― кричали охранники, перебивая друг друга. ― Пусть идет куда хочет! Скоро у него отвалятся руки, потом ноги. Он сгниет, как падаль. Даже шакалы отвернутся от него. Пусть идет!
Саки, которым слово «прокаженный» ничего не говорило, с ужасом слушали выкрики охранников.
― Ты бы пожалел человека и снял с него цепи, ― осмелился сказать Саксафар одному из охранников. ― Как же он пойдет в цепях? Да и тебе они пригодятся для другого раба.
― Молчи, сын змеи!―закричал охранник. ― Не учи людей, коли разума не имеешь! Только безумец может прикоснуться к нему. Теперь уже никогда никто не снимет с него цепей.
Фамир слушал все это в каком-то забытьи. О нем говорят, как об умершем. Что же с ним случилось? Разве рабство ― это не высшая кара, какая может быть послана небом? Разве голод, холод, жажда и муки бесправия ― это еще не все, что суждено испытать человеку? Он сгниет заживо. И если кто-либо подойдет к нему, чтобы снять с него цепи, то сам погибнет.