Он отводит глаза. Бред какой-то. Сумасшествие. И все равно — мать возвращается в кухню, а он не может идти следом, страшно, страшно, что увидишь на столе у плиты. Одну из тех кукол?
Он глубоко вздыхает. Только бы руки перестали дрожать. Что ж он такое, этот театр? Что за куклы такие, отчего они его так напрягают? Почему та, другая фигура, та болванка не произвела на него впечатления, а вот куклы?.. Наоборот, теперь, когда вспоминаешь то сидящее нечто, думаешь про шмотки на стуле, про болванку для париков, взирающую на дверь, чувствуешь нелепое успокоение.
— Патнэм! Зови сестру! Есть пора!
— Щас, мам! — Голос у него уже не заторможенный, громкий, нормальный, и он направляется в гостиную, где сидит на ковре перед телевизором Дженни.
А рядом на полу — кукла с тыквенной башкой, овощная физиономия в обрамлении черных косм, огромная пасть раз и навсегда разинута в неестественной улыбке.
У Патнэма сердце — как молоток кузнечный бьет.
— Ты что здесь делаешь, с ЭТИМ? — рычит он.
Хватает куклу с пола, стискивает в руках, жмет, чувствует ладонями липкую мягкость тыквенной плоти, инстинктивно отшвыривает фигурку, наступает, давя на нее ногой.
Дженни уставилась в шоке. Зарыдала. Закричала:
— Ты — ее — убил!
Он посмотрел вниз на растерзанную игрушку. На пластиковую красоточку с малиновыми щеками и платиновыми кудрями. Обычная кукла, да таких тысячи, ни черта особенного.
Дженни все всхлипывала.
— Почему ты убил мою куколку?
Он попытался сглотнуть. Заговорить. Рот открылся, но там — не то что слов, слюны не оказалось. Еле успел добежать до туалета и наклониться над унитазом — наизнанку вывернуло.
* * *
На следующий день ему было плохо. Правда, плохо. Не прикидывался. Позвонил мистеру Карру, сказал старику, что не придет, а на другом конце провода — каменное молчание.
Он откашлялся.
— Завтра, наверно, я уже смогу прийти.
Голос у мистера Карра еле слышный:
— Все-таки побывал наверху, да? Видел театр?
Наверно, надо бы соврать, наверно, промолчать… но он смотрит на палец, замотанный лейкопластырем, и неожиданно шепчет: «Да».
Снова зависает молчание. Наконец мистер Карр выдавливает из себя: «Они не могут оттуда спуститься. И никогда не смогут».
Патнэм с сомнением качает головой — хорошо, старик его не видит.
— Я не… — пытается он.
— Я тебя предупреждал — не ходи туда.
— Я пришлю вам ключи. Я… я не могу туда вернуться.
— Вернешься, — отвечает мистер Карр печально.
— Нет уж, — Патнэм чувствует, как в глазах закипают слезы.
— Вернешься, конечно.
— Нет. — А вот теперь он уже всерьез ревет, слезы по щекам сбегают.