Детям своим Аркадий не желает дороги в лес. Желает все: от топора до трактора, но не ружье… Жалко жену — она ждет, думает, переживает… Но… Где все то, что должно следовать за этим убедительным союзом?.. И только молчание. Нам ничего не надо объяснять друг другу — мы все давно объяснили себе… Куний воротник? Он мне не нужен… Деньги?
Да, только деньги были нужны тому выродку, который поднял топор на двух охотников, добро принявших его. Беда откровенных людей была лишь в том, что к концу сезона им удалось взять пятнадцать куниц… Куниц убийца забрал, а людей сжег в избушке вместе с собаками. Зверь пытался замести следы, забыв, что лес не умеет скрывать преступления… Двести семьдесят семь рублей пятьдесят копеек — вот, наверное, и ответ на вопрос, сколько куниц могут добыть два удачливых охотника за сезон промысла. У тех двух тоже была какая‑то своя звезда…
Я не верю в звезды. А ты веришь, Аркадий?.. Аркадий молчит. Молчат спокойное лесное мужество и верность охотничьему слову… И снова чай. Уже совсем оттаяло окно, и за окном появились звезды, а вместе со звездами пришла и запелась вполголоса неплохая песня:
Я выхожу в ночь, под звезды, долго смотрю на них, слушаю молчание тайги и беспокойно пробую щекой еще тихие, но уже настойчивые толчки ветерка с запада… Неужели к утру загустеет небо, неужели ветер и снежная каша?.. И глухой день… Не надо ветра и снега. Мне надо завтра работать, надо идти в тайгу за куницей. В метель куница больше лежит, ходит коротко, снег тут же забивает следы, и зверек становится тайной, к которой в плохую погоду мы еще не подобрали ключи… Лучше звезды… Пусть звезды.
Глава двадцать четвертая
ЖИТЬ
Автобус осторожно прижался к обочине, устало притормозил и замер — водитель устроил перекур посреди дороги. Тогда была весна, было теплое бело–голубое небо. Казалось, тепло пришло к этому вечеру от парного молока, которое чуть–чуть добавили в голубые краски небес. У дороги уже поднимали слабенькие головки первые фиалочки. Был вечер, вечер перед завтрашним новым весенним днем, перед новым всплеском солнца, тепла, перед новыми потоками воды, перед новыми, появившимися из‑под снега лесными дорогами… Завтра я пойду по этим дорогам. Но Аркадий Кушаков уже никуда не пойдет в эту весну.
Дикий, неожиданный случай: нож бульдозера опустился на ноги — и человек оказался на больничной койке… Еще несколько часов тому назад я видел его, худого, желтого, видел его ноги, прикрытые простыней, и хоро–шо знал, что этим ногам уже не придется ходить ни нынешней весной, ни нынешним летом. И сейчас теплое весеннее небо совсем не так, как хотелось бы, светило мне после тихих, но прямых и сильных слов, произнесенных Аркадием: «Ничего, мы в лесу, как на войне, а на войне раны не считают». Помню: я тогда шутил, просил сестру оставить рядом с Аркадием койку и для меня, ссылаясь на те неожиданности, которые могут встретиться уже на завтрашней лесной дороге. Аркадий тоже пытался шутить, просил не лезть в пасть зверю именно сейчас, когда вот–вот должен начаться гон медведей…