Митька помог мне забраться на доску, накрыл снятым с себя пиджачком, заботливо подоткнув под меня свесившиеся рукава и полы, и сел у моих ног.
Вскоре озноб сменился жаром. Затошнило, и тут же все тело покрылось потом, захотелось пить. Я силился побороть жажду и не мог. Со мной творилось что-то неладное. Сколько я пролежал — не помню, наверное, долго, хотя мне казалось, что прошло одно мгновение. Очнувшись, я позвал Митьку.
— Ты, брат, серьезно заболел, — отозвался он откуда-то из темноты. — Бредишь. Но ничего, потерпи, все равно выберемся. Не через верх, так…
— А что?
— Крышку придавило — не сворухнуть.
Митька говорил прерывисто, похоже было — он что-то делал и, не отрываясь, отвечал мне.
— Что ты делаешь? — спросил я.
— Кирпич выковыриваю. Уже один вытащил, раскрошил его. Главное — кирпичи, а там пойдет.
Я встал с доски, подошел к нему.
Митька стоял на перевернутой бочке и у самого потолка ковырял стену.
— Дай я попробую.
Митька молча спрыгнул с бочки, передал мне большой костыль, который он вытащил из стенки (на таких костылях лежала полка).
Выковырнуть кирпич оказалось совсем не легко. Если бы у нас был молоток — дело шло бы гораздо быстрее, а так я только царапал стену. Да и чувствовал слабость: не вытащив ни одного кирпича, весь вспотел, обессилел. Голова кружилась. Чтобы не упасть, я прислонился к стене.
— Ну, что? — спросил Митька.
— Сейчас, голова закружилась…
— Я ж говорил, что заболел. Слазь, отдохни. — Митька отобрал у меня костыль, влез на бочку. — Нам штуки три еще выковырнуть, а там бы дело пошло как по маслу — они ж не на цементе клались?
— Наверное, нет. Верх только цементовый.
— Хоть бы пару еще.
— Тут стена толстая, — сказал я, — это ведь фундамент.
Митька остановился, присвистнул и снова принялся ковырять.
…Болезнь меня одолевала какая-то непонятная, видимо серьезная. Я лежал на доске, метался в жару и в минуты прояснения, помню, звал Митьку, просил воды.
Митька подходил ко мне, говорил:
— Потерпи немного, уже скоро… Сам бы сейчас целое ведро выпил без передышки. А есть не хочешь? А я, брат, быка съел бы!
И еще запомнилось: Митька подвел меня к бочке, сказал:
— Смотри!
Я поднял голову, но ничего не увидел, а лишь почувствовал, как на лицо падали откуда-то брызги холодной воды.
— Вода?! — обрадовался я.
Сверху доносился шум, похожий на монотонный шум деревьев в осеннюю дождливую погоду. «Прокопал! — радостно подумал я. — Мы спасемся…»
— Лезь! — Митька помог мне забраться на бочку, а оттуда влезть в дыру.
Холодные дождевые капли заставляли вздрагивать, ежиться. Дождь лил, по-видимому, уже давно, так как земля раскисла и корни травы совсем не держались. Я хватался за траву, она легко вырывалась. Наконец я дотянулся до деревца, схватился за него, вылез, притаился под кустом.