141. (Натурная съемка.) ИВАНОВКА. ПЕРЕД ТЕРРАСОЙ. ПОД ВЕЧЕР.
Иван заливает воду в большой двухведерный самовар. Он видит гостей за праздничным столом. Помимо уже знакомых нам лиц, тут находятся родители Наташи — богатырского роста отец и маленькая, очень живая мать. Обед уже близится к концу.
Стол утратил свою изначальную опрятность: грязные тарелки, пустые бутылки, присыпанное солью пятно от вина на скатерти. Но гости еще потягивают из рюмок и ведут сытые разговоры.
Шаляпин (благодушествуя). Вообще города не так построены. Если бы я строил, то прежде всего построил бы огромный театр для народа, где сам бы пел.
Лантинг (восторженно). Какая прелесть!
Рахманинов. Бесплатно?
Шаляпин. Почему бесплатно? Ты меня не сбивай. Если хочешь знать, это не моя идея, а Горького. Театр на двадцать пять тысяч мест. Город надо начинать с театра…
Священник (робко). Как же строить театр, когда еще домов нет?
Мазырин. Вы бы, конечно, сначала построили храм?
Священник. Вокруг храма народ живет, устраивается…
Мазырин (решительно). Позвольте, господа! Никогда не надо начинать с театра, храма, домов, а первое, что надо строить, — это острог.
Шаляпин. Как острог? Что он говорит? Вы слышите?
КАМЕРА НА ИВАНА.
Иван, засыпавший угли в самовар, оставил свое дело и прислушивается к разговору. Глаза его недобро сужены.
КАМЕРА НА ЗАСТОЛЬЕ.
Мазырин. Я дело говорю. Я архитектор и знаю: каждый подрядчик, каждый рабочий хочет вас надуть, поставить вам плохие материалы, кирпич, цемент уворовать, бетон, железо. Не будь острога, они бы вам показали. Вот я и говорю — город с острога надо строить.
Шаляпин бледнеет.
Шаляпин. Ты слышишь, Сережа? Что это за господские разговоры?
Мазырин. Да, я веду господские разговоры, а вот вы-то не совсем.
Все замолкают, предчувствуя скандал.
КАМЕРА НА ИВАНА.
Иван так увлекся разговором, что обжегся, раздувая самовар.
КАМЕРА НА ЗАСТОЛЬЕ.
Шаляпин (вставая из-за стола). Что за господа! Пороли народ и этим жили. Я, к примеру, по паспорту крестьянин, и меня могут выпороть на конюшне. Знаете ли вы это?
Мазырин. Это неправда. После реформы Александра II, к сожалению, никого не порют.
Шаляпин. Как к сожалению? Что это он говорит? Какого барина разделывает из себя!
Мазырин. А вы, Федор Иванович, и «Дубинушку» для революционеров поете, и «Жизнь за царя» — для государя-императора. Всем понравиться хотите!
Рахманинов (Мазырину). Александр Петрович, да будет вам! Федя же певец, какой же он революционер, он — певец.
Шаляпин. Вот именно — певец! Мне все равно, кому петь, главное — плати!
Мазырин (сухо). Довольно.