Едва коснувшись губами лба юноши, она сразу поняла, что основная опасность миновала. Ровно сутки он был в беспамятстве. Уложив его на стол, который для мягкости выстлали соломой, они с Нонной еще и придвинули стол вплотную к стене, чтобы раненый, если вдруг очнется, случайно не скатился на пол. Но он так и не очнулся. Не очнулся до тех пор, пока колокола Дуомо не прозвонили целых девять раз. Он не чувствовал, как ему меняли бинты, не вздрагивал от укусов едкой мази, которую Нонна втирала ему в раны. Не слышал, как Амария готовит на огне поленту, не услышал даже, как она уронила на пол кастрюлю. Зато ей, когда она коснулась губами его лба, увидев, что он свалился и лежит на полу, стало ясно: теперь-то он будет жить.
Амария уверяла себя, что просто хотела проверить, нет ли у раненого жара. Но на самом деле ей хотелось еще раз коснуться его теплой кожи. А потому, когда ее глаза встретились с его глазами, она виновато вздрогнула и смущенно улыбнулась. Но хотя на его губах и не появилось ответной улыбки, зато ей улыбнулись его глаза. И Амария, обрадовавшись, побежала звать Нонну.
Нонна во дворе палкой гоняла кур. Она заворчала было, услышав, что дикарь очнулся, но сердце ее радостно встрепенулось. После того как он на краткий миг пришел в себя, когда они перенесли его в свою хижину, она ни разу не дала воли чувствам из опасения, что он может внезапно умереть и они вновь его лишатся. Она изо всех сил старалась держаться спокойно и невозмутимо. Но теперь изображать равнодушие ей стало уже не под силу, и она бросилась в дом следом за своей не умолкавшей ни на секунду внучкой. Оказалось, что молодой человек уже сумел немного приподняться, опершись на локоть, и обе женщины дружно протянули руки, помогая ему вновь улечься на импровизированное ложе. Амария уложила его поудобнее, подсунув ему под плечи скатанную овечью шкуру, затем отошла к очагу, сняла с огня поленту и поднесла кушанье раненому, без умолку продолжая болтать.
— Нонна, поддержи ему голову. Ах ты господи, да можешь ты держать ему голову ровно? А ты можешь рот открыть? Ну-ка, попробуй, поешь немножко. Думаю, тебе сразу полегчает. Нонна, вытри ему подбородок. Это, конечно, всего лишь полента, но я специально сделала ее пожиже и понежнее, добавила немного козьего молока, оливковое масло и свежий пармезан. У нас в кладовой специально для таких случаев — вроде Пасхи, или святок, или дня святого Амвросия — хранится кусок reggiano,[15] завернутый в холстину. Амвросий — ведь наш святой, то есть ломбардский, миланский. И мой. Он мой покровитель, я ведь по его имени названа. Но я подумала, что пармезан был бы тебе очень даже полезен. Ведь когда ешь что-то очень вкусное, оно всегда тебе на пользу, верно? А сегодня, я думаю, нам стоит еще и курочку зарезать. Нонна, можно ведь? По-моему, это тоже пойдет тебе на пользу, потому что у нас самые лучшие куры в Павии. Правда ведь, Нонна?