– Что же теперь с Сашенькой будет? – снова и снова приставала ко мне свекровь, полагая, что мне, как его жене, положено разделить с ней страхи и страдания.
– Не знаю. Наверно, посадят.
– Какой ужас, – начинала плакать она. Интересно, что Снейк, забитый насмерть Лексовыми ногами в тяжелых сапогах-казаках, не казался ей «таким ужасом». А вот то, что Лекса посадят в клетку, как обезьяну, ее пугало и приводило в состояние невменяемости.
– Зато в тюрьме он от наркотиков отучится, – старалась я хоть чем-то порадовать ее.
– Какая же ты черствая! – ужасалась она.
Весь следующий месяц мы с ней давали показания следователю, усталому мужичку с рязанским выговором. Наши показания разнились. Ванесса пыталась доказать, что Лекс совершенно случайно споткнулся о Снейка, я же честно говорила, что видела, как он его пинал.
– А по голове он его бил?
– Ну... Он его в основном именно по ней и бил. Снейк еще отплевывался кровью и хрипел.
– Скажите, а вы обвинение предъявлять будете? – интересовался он, и я понимала почему. В деле лежали документы о травмах, нанесенных мне. Снятие побоев, кажется, так.
– Не буду, – утешала я его. Что могут решить какие-то побои жены, раз есть труп. В любом случае у меня достаточно времени, чтобы понять, что делать дальше.
– Сколько ему могут дать?
– От пяти до пятнадцати лет.
– А кто это будет решать?
– Судья. Это будет решать судья на суде. – Он вздохнул и принялся что-то писать в листке.
Я расписалась и встала. Значит, у меня есть не меньше пяти лет. Не оправдают же его, в конце концов.
– А в чем его обвинят? В убийстве? – обернулась я на пороге.
– Зачем? Причинение тяжкого вреда здоровью, – «утешил» он меня.
– Как это? Снейк же умер.
– Но ваш муж не имел изначально таких намерений. Он же его просто хотел побить, – пояснил следователь.
Не понимаю, как можно так решить. Если он его бил сапогом по голове и кричал «убью», то как же он мог хотеть всего лишь подраться. Странная у нас система правосудия, мне ее не понять. Впрочем, мне многого в этом мире не понять. Например, Ванесса Илларионовна, осознав, что от меня ни поддержки, ни сочувствия не дождешься, принялась виться ужом, раздобывая деньги на адвоката. Она вывернулась наизнанку и завернулась обратно, но таки нашла одного юриста-энтузиаста, который принялся воевать не на жизнь, а на смерть со следствием. Эта борьба длилась четыре месяца, за которые свекровь попала в рабскую зависимость от этого адвоката. Она продала все, что только имелось в доме ценного, заняла у всех, кто еще что-то был готов ей дать, а на остальное написала расписки.