— Из трупов погибших высеяны чумные палочки, — продолжал Вышникевич. — Так что диагноз не вызывает сомнения. Селение оцеплено солдатами близлежащего гарнизона.
Шумело море, а когда оно ненадолго смолкало, до слуха доносился долгий шорох сквозняков, шляющихся по пустым коридорам, и осторожное поскрипывание дверных петель. Казалось, по форту разгуливают привидения.
Люди, собравшиеся в угловой комнате, молчали. Снова заговорил Вышникевич:
— Вчера на книжном развале, что напротив Николаевского вокзала, в руки мне попалась любопытная книжонка. Записки английского военного врача Мак-Грегора. Несколько страничек посвящено чуме в Египте в самом начале нашего века.
Кто-то негромко попросил:
— Расскажите, Владислав Иванович. Вышникевич пощелкал пальцем по мундштуку папиросы, закурил.
— Все мы знаем, что первым высказал мысль о возможности противочумных прививок наш соотечественник Данило Данилович Самойлович во время чумной эпидемии в Москве. В записках Мак-Грегора рассказывается об английском враче Уайте, поставившем на себе опыт в крепости Александрия. Он работал в госпитале Эль-Хаммеди и вряд ли был знаком с работами Самойловича. Думаю, мысли о прививке родились у него самостоятельно. Уже тогда врачам хорошо было известно, что люди, раз переболевшие чумой, вторично не заражаются.
— Это подметили еще во времена Боккаччо, — вставил кто-то.
Вышникевич поднес огонек спички к погасшей папиросе.
— Думаю, еще раньше. В древнем Китае, например.
Он отогнал ладонью дымок от лица, удобно устроился в кресле.
— Среди пациентов доктора Уайта — женщина с бубонной формой чумы. Он извлек некоторое количество гноя из ее воспаленных желез и втер себе в бедро. На следующий день англичанин повторил опыт. Перед тем как втереть гной из чумных бубонов, он сделал ланцетом несколько насечек на коже.
— Смельчак! — уронил кто-то.
— Да, в смелости, други мои, ему не откажешь... Последствия эксперимента были ужасны. Уайт заболел чумой и через несколько дней умер. Интересно другое: даже когда у него вспухли паховые и подмышечные лимфоузлы, Уайт не ставил себе диагноза чумы — столь велика была его вера в силу прививки. Споря с коллегами, он настаивал на малярии. Так пишет Мак-Грегор, свидетель последних часов жизни Уайта.
Часы на стене пробили полночь...
Первой жертвой чумного форта стал сам руководитель лаборатории Владислав Иванович Турчинович-Вышникевич.
— Очевидно, я простыл, — пожаловался он Шрайберу, почувствовав внезапное недомогание. — Похоже, у меня начинается ангина. Но на всякий случай, считаю, меня следует изолировать. А вдруг — чума.