Федор отвернулся к окну, закурил и ударил ладонью в створки. Прямо перед окном качалась зеленая и шершавая, в капельках утренней росы, голова собирающегося зацвести подсолнуха. Из центра его шляпки уже пробивались, как огненные струйки, несколько желтых лепесточков.
- Значит, на рыбалку?
- Воскресенье же, чего мне? А трактор свой я давно наладил, - проговорил Семен.
- И я давно свой комбайнишко наструнил. А товарищам не надо помочь? Или руки отвалятся?
- Пущай сами. Бензином я и без того надышался, хочу речной свежести глотнуть.
- Ма-ам, я пойду с ними рыбалить? - опять затянул Андрейка.
- Ну чисто желна! - в сердцах сказала мать. - Отправляйся...
Андрейка кубарем свалился с табуретки, кинулся из комнаты. За ним - Димка.
- А то приучили их жар-то чужими руками загребать. - И Семен тоже поднялся.
- Кого их?
- Ну, к примеру, этого главного лодыря Аникушку Елизарова. Или пьяницу Кирьяна Инютина, дружка твоего. Их давно надо из МТС выпереть, а вы все им помогаете. Ну и везите их на своих плечах. А у меня совести не хватает. - И вышел.
- Дурак ты, дурак! - вслед ему сказал отец.
- Федя! - воскликнула Анна.
- А ты - сыть! Сыть! - зло закричал Федор. Походил по комнате, сказал спокойнее: - Не понимает Семка чего-то... главного в нашей жизни. Вот что обидно. Ну, пошел я. Заверни чего в обед пожевать. До вечера с мастерской не выберусь.
Когда Федор ушел, Анна присела у окна, долго глядела на тот же собирающийся расцвести подсолнух. Ей вдруг почему-то показалось, что он никогда не расцветет, никогда не раскроет жаркое свое лицо навстречу солнцу. И фартуком вытерла бесшумно наплывшие слезы.
Она-то понимала, почему Федор недолюбливает старшего сына. Оба младших, Димка и Андрейка, были в отца - такие же чернявые, большелобые и бровастые. У них уже и поступь проглядывалась отцовская, особенно у Димки - крепкая, уверенная, чуть вразвалку, и черные, глубоко посаженные глаза были искристые до пронзительности, зацепистые, как у самого Федора. А старший, Семен, был в нее - русоволосый, белокожий, сероглазый.
- В погребе, что ли, мы его с тобой сделали? Не помнишь? - часто говорил ей Федор, когда Семка начал подрастать. Говорил - и криво усмехался в черный колючий ус. И окатывало ее пронизывающим холодком: "Не верит... что его кровь... что он отец!"
Однажды она попыталась пристыдить мужа за его необоснованные подозрения. Федор слушал ее долго и внимательно. А когда понял, в чем, собственно, пытается убедить его жена, прихлопнул гулко по дощатому столу ладонью.
- Будет! Знаем... Не девицей тебя взял!