— Кажется, все, — закончила Бероева долгое перечисление своих потерь. — Сейчас я принесу вам вашу папку.
— Как?! — воскликнули мы с Грязновым в один голос.
Она посмотрела на нас удивленно:
— Разве не за ней вы приехали?
— Да, но мы думали…
Она кивнула.
— Не думаю, что они догадались распороть пальто.
— Пальто? — переспросил Грязнов.
— Воробьев собственноручно зашил папку под подкладку моего старого осеннего пальто, — объяснила она — Зашил он крепко, но из рук вон некрасиво, впрочем, я и не собиралась его носить. Он говорил…
— Где пальто? — не выдержал я ее многословия.
Слава посмотрел на меня с укоризной.
Она царственно повернула свою голову и холодно посмотрела на меня, будто спрашивала: кто это? А потом снова обратилась к Грязнову и с этой секунды имела дело только с ним. Я понял, что могу хоть на уши встать, — больше для этой ослепительной женщины я не существую. Все мужчинское во мне поникло от огорчения.
— Он говорил, — повторила она, будто и не слышала моего хамского вопроса, — что, если ко мне нагрянут воры, это не страшно. Все, что они унесут, можно или найти, или заново купить. Но если пропадет папка, то по последствиям своим это будет намного хуже. Что-то он еще говорил, но я сейчас не могу вспомнить. Вам принести папку?
— Да! — завопил я.
Она даже глазом не моргнула. Стояла и смотрела на Грязнова. Тот вежливо ей улыбнулся.
— Будьте так любезны, пожалуйста, — медоточивым голосом попросил он.
Мне стало противно, словно я съел таракана. Ладно, потерпим. Еще и не такое терпели.
Она вышла из комнаты. Грязнов мне подмигнул. Я показал ему большой палец. Почти сразу в комнату вернулась Маргарита Семеновна. В руках у нее действительно было пальто. Не скажу, чтобы старое. Могу даже сказать, что совсем не старое. Новое, одним словом. И потрясное.
— Здесь она, здесь, — сказала Бероева. — Распороть нужно.
— Турецкий, займись, — приказал мне Грязнов, и я ошарашенно на него посмотрел. Что это он командует? А потом понял: он говорит то, что приятно слышать Бероевой.
Я плюнул и бросился на кухню — за ножом. Здесь, как я уже сказал, тоже был погром, поэтому мне пришлось потрудиться, прежде чем я нашел нож — огромный, острый, сантиметров под тридцать. Когда, сжимая его в руке, я вернулся в комнату, Маргарита Семеновна попятилась. Но быстро взяла себя в руки и небрежно вручила мне пальто. Едва не рыча от нетерпения, я принялся кромсать подкладку.
Папка была зеленого цвета. Я хотел уже раскрыть ее, но Грязнов меня остановил.
— Одну минуту, — сказал он. — Маргарита Семеновна, у меня к вам серьезная просьба.