– Я бы вам его с собой дал…
Трое воинов невесело рассмеялись.
– И куда мы его денем? – поинтересовался шрамолицый.
– Кони будут катить бочку впререди себя. Ногами толкать, – язвительно пояснил Арандил.
– Перестаньте, – укоризненно сказал Бродяга. – Нет, друг мой Подсолнух, это невозможно. Выпьем тут, – он хмыкнул, – сколько влезет. Кстати, учти, я угощаю хоббитов и плачу за весь ужин.
– Что-о-о?! – трактирщик буквально налился гневом – так, что стал казаться выше и шире, упёр руки в боки и поглядел на Бродягу, словно перед ним был воришка-поваренок. – Это что же вы, господин мой, меня совсем без совести, что ли, считаете? Это вы думаете, что я вам в такую-то ночь позволю заплатить?! Да за что же вы обижаете меня так?! Да разве вам Подсолнух что худое хоть раз сделал? – от гнева трактирщик перешел едва ни к слезам.
Бродяга встал, положил ладонь ему на плечо:
– Друг мой, среди жителей Арнора не много тех, кому я доверяю; и первый из них – ты. Но совесть есть не только у тебя. Я говорил господину Мышекорю, скажу и тебе: сейчас не время для щедрости. Вам тоже надо жить, вам надо кормить семьи.
Трактирщик ухмыльнулся:
– Да я думаю, мы господином Мышекорем, как заметим рожу поотвратнее, так и вдерем с нее втридогора. По нынешним ценам! Не волнуйтесь за нас, господин мой. Мы не проторгуемся.
Господин Мышекорь царственно кивнул и огладил свой весьма почтенный живот в весьма дорогом жилете.
– Убедил! – рассмеялся Бродяга. – Ладно, будь по-твоему. Хорошо, я хоть сумел заплатить тебе за припасы в дорогу.
"Тоже, небось, по довоенным ценам", – подумал Мышекорь.
– Поставил бы ты мне сразу пару кружек, что ли, – сказал Подсолнуху шрамолицый. – Ты меня знаешь – я много пью. И давай-ка я тебе заплачу. Я – не он, меня даром пивом наливать нечего.
– И этот туда же! – от обиды Подсолнух едва соображал, что он говорит. – Да я тебя, хмыря хмурого, век даром поить готов! Да лучше бы я разорился на пиве тебе, бочка бездонная, чем думать, что вы в последний раз у меня сидите!
От такой речи шрамолицый приподнял бровь, его глаза, всегда чуть прищуренные, превратились едва ни в щелки.
– Много я слышал в жизни о себе всякого… – медленно начал он, и Подсолнух с ужасом понял, кому он всё это наговорил…
– по-разному меня называли… – Бродяга и Анардил напряглись, готовые, в случае чего, повиснуть у друга на плечах…
– но так меня никто… – тут Подсолнух осознал, что стол, разделяющий их, не преграда для опытного бойца…
– никогда… – трое хоббитов оцепенели, не понимая, что сейчас случится…
– не хвалил!
– Уф!.. – одновременно выдохнули шесть глоток.