– Пойдемте, – шепчет он мне. – Поднимитесь со мной наверх! Мы должны уговорить ее! Она нарочно это сделала.
Мы взбираемся по лестнице. Оказывается, фрау Бекман поджидала Карла. Она лежит в своем кимоно с фениксом на кровати, взволнованная, удивительно красивая – для тех, кто любит толстых женщин, – к тому же она в полной боевой готовности.
– Клара, – шепчет Карл. – Зачем? Ведь ты сделала это нарочно!
– Вот как! – восклицает фрау Бекман.
– Определенно! Я знаю. Но, клянусь тебе…
– Не клянись, клятвопреступник! Ты, негодяй, спал с кассиршей из «Гогенцоллерна»! Ты омерзительная свинья!
– Я? Какое вранье! Кто тебе сказал!
– Вот видишь, ты сознаешься?
– Я сознаюсь?
– Ты только что сознался! Спросил, кто мне сказал. Кто же мне может сказать, если этого не было?
Я с состраданием смотрю на великого пловца Карла Бриля. Он не боится самой ледяной воды, но сейчас он, без сомнения, погиб. На лестнице я посоветовал ему не допускать словесных препирательств, а просто на коленях вымаливать у фрау Бекман прощение и ни в чем не сознаваться. А вместо того он начинает упрекать ее по поводу какого-то господина Клетцеля. В ответ она наносит ему ужасный удар по переносице. Карл отскакивает и хватается за свой толстый нос, проверяя, идет ли кровь, и нагибается с воплем ярости, чтобы в качестве старого борца схватить фрау Бекман за волосы, сорвать ее с постели, стать ногой на ее затылок и обработать ее мощные окорока своим тяжелым ремнем. Я даю ему пинок средней силы, он повертывается, готовый напасть и на меня, видит мой многозначительный взгляд, мои поднятые руки и беззвучно шепчущие губы и приходит в себя, его бешенство угасло. В карих глазах снова вспыхивает человеческий разум. Он коротко кивает, причем кровь хлещет у него из носу, снова повертывается и опускается на пол перед кроватью фрау Бекман, восклицая:
– Клара! Я ни в чем не повинен. Но все-таки прости меня!
– Свиненок! – кричит она. – Ты вдвойне свиненок! Мое кимоно!
Она отдергивает дорогое кимоно.
– Лжешь, проклятый! – заявляет она. – А теперь еще это!
Я замечаю, что Карл, как человек честный и простой, ожидал немедленной награды за свое стоянье на коленях и теперь опять готов прийти в ярость. Если он, при том, что у него из носу течет кровь, начнет борьбу, все пропало. Фрау Бекман еще, может быть, простит ему кассиршу из «Гогенцоллерна», но испорченное кимоно – никогда.
Я сзади наступаю ему на ногу, сжимаю рукою плечо, чтобы он не поднялся, и говорю:
– Фрау Бекман, он не виноват! Он пожертвовал собою ради меня. i
– То есть как?
– Ради меня, – повторяю я. – Среди однополчан это бывает…