В маленькой, на четверых, палате для тяжелораненых она указала на койку у окна и тотчас ушла. Под одеялом лежал мужчина с худым измученным лицом, перебинтованными головой и грудью. Безжизненным, отрешенным взглядом он смотрел перед собой.
– Добрый вечер, Николай Кузьмич, – поздоровался подполковник. – Как вы себя чувствуете?
Гусев, словно не понимая, где он и что с ним, молча глядел на Полякова.
– Николай Кузьмич, я спрашиваю, как ваше самочувствие?.. Вы меня слышите?
– Да, – шепотом, не сразу ответил Гусев и осведомился: – Вы профессор?
– Нет, я не профессор. Я офицер контрразведки… Мы должны найти тех, кто напал на вас. Как это все произошло?.. Вы можете рассказать?.. Постарайтесь – это очень важно.
Гусев молчал.
– Давайте по порядку, – присаживаясь на край кровати, сказал Поляков. – Неделю тому назад вы выехали на своей машине из Гродно в Вильнюс… Они что, остановили вас на дороге?
Он смотрел на Гусева, но тот молчал.
– Где вы с ними встретились?
Гусев молчал.
– Николай Кузьмич, – громко и подчеркнуто внятно сказал Поляков. – Как они попали к вам в машину?
– На контрольном пункте, – прошептал Гусев.
– Они сели на контрольном пункте, – с живостью подхватил Поляков. – При выезде из Гродно?
– Да…
– Их было трое? – Поляков показал на пальцах. – Или двое?
– Двое…
Прежде всего я потребовал от Окулича предъявить все имеющиеся у него документы.
Став нетвердыми ногами на лавку, он достал с божницы из-за иконы и протянул мне два запыленных паспорта – свой и жены, – выданные в 1940 году Быховским районным отделением милиции.
– А другие документы?! Фотографии?.. Ваша партизанская медаль?
Он посмотрел на меня как кролик на удава, потом, вяло переставляя ноги, проследовал в сенцы. Там он снял старое деревянное корыто и какие-то доски с темного полусгнившего ящика, до краев наполненного золой, не без усилия сунул в середку руку и вытащил с низа большую жестяную коробку.
В хате я открыл ее и разложил содержимое на столе. В коробке оказались:
медаль «Партизану Отечественной войны» второй степени и удостоверение к ней, полученные Окуличем неделю назад, о чем я знал;
немецкие оккупационные марки – пачка, перевязанная тесемкой;
десяток довоенных квитанций на сдачу молока, мяса и шерсти;
стопка фотографий Окулича, его жены и их родственников, в том числе двух его младших братьев в красноармейской форме;
четыре медицинские справки;
несколько облигаций государственных займов;
тоненькая пачка польских денег, ассигнации по сто злотых каждая;
две почетные грамоты, полученные Окуличем до войны за хорошую работу в Быховском райпромкомбинате.