— Один был выстрел? — с места спросил Щуровский.
— Кажись, один. Прогремело… — старик задумался на мгновенье.
— Испугался я. Поглядел из-за кустов. А! Вижу, Михайло-то Юрьич, батюшка наш, лежит навзничь и трава возле него кровью обрызгана. А дожж уже крупными каплями вокруг шумит… Подбежали ко мне Столыпин, заплаканный весь, губы, руки трясутся, и Васильчиков — князь, пали на коней, и мы трое в город уже под ливнем в темноте поскакали наметом. Они между собой по французскому, должно, что-то говорили, мне непонятное. Возле дома, где Михаил Юрьич жил, они меня с конями домой отпустили. Больше ничего не знаю.
Все слушали, затаив дыхание. Только ветерок шевелил бумаги, да иногда в окно доносился цокот копыт по булыжникам. Карпов, волнуясь, дергал себя за галстук. Эмилия, не отрываясь, разглядывала старика в лорнет. Щуровский, не выдержав, громко и строго спросил с места:
— Выходит, Столыпин — друг и родственник Лермонтова — бросил его тело и уехал?
За столом произошло легкое движение. Чиновные члены комиссии поверх голов старались рассмотреть Щуровского. Надменный лорнет Эмилии блеснул беспокойно стеклышками и опустился. Висковатый глядел в пол. Якобсон недовольно сказал Карпову что-то о посторонних, которых не следовало бы пускать. Он прекрасно знал артиста и его роль в лермонтовских событиях в это лето. Его замечание было оскорбительным, но Щуровский пренебрег, взволнованный более важным.
— А не знаете ли, дедушка, кто все-таки остался возле тела, когда вы уехали? — тихо спросил Висковатый.
— Говорили люди, что все оттуда разъехалися в тот вечер. Ведь дожж, говорю, лил, как из ведра, воробьиная ночь, была, — понурясь, ответил старик, заметивший, что он чем-то разгневал господ.
Щуровскому стало почти дурно от отчетливой и зримой мысли, которая у него возникла. Он сжал кулаки и закричал:
— Господи, Боже мой! Один! В темноте! Под ливнем! Лермонтов, быть может, еще живой, оставался на месте дуэли! Ведь это ужас! Господа! — Ужас!
Присутствующие зашевелились. Хорошо одетые люди за столом вежливо молчали. Лорнет не подымался более. Висковатый неподвижно смотрел перед собою.
— Выходит, может и так, — комкая картуз, потупясь, прошептал старик. — Дальше ничего не знаю. Испугался я дюже. Знал, что дуели эти законом запрещены. Людей даже опасался спрашивать потом. А то место, где они билися, знаю, помню хорошо: дело-то начиналось засветло. — Старческий тенорок постепенно крепнул. — Я то место вот сорок лет господам показываю, которые интересуются. Сродственники Лермонтова, что ли, за его телом присылали. Я ихних людей туда водил. Вот ихнему супругу, Шангирею, Аким Палычу показывал.