2. «Я помню чудное мгновенье»
— Да, да, войдите, пожалуйста!
Возглас был приглушен закрытой дверью и для меня прозвучал голосом из иного мира.
Николай Степанович Бородин, огромный, неловкий, косолапый, ввел меня в уединенную обширную комнату с плотно зашторенными окнами, освещенную особым светом специальных ламп и наполненную приятным шелестом кондиционеров.
Навстречу нам с низкого дивана — кажется, в старину их называли тахтою — поднялся человек в модном светлом летнем костюме и в домашних туфлях. Бледно-смуглое — о, как знакомое! — лицо несколько портил нос расплывшимися ноздрями. Волнистые темные волосы и небольшие бакены были уже тусклы от пробивающейся седины. Человек глядел на меня немного испуганно и пытливо, потом глаза его неопределенного цвета — не то голубые, не то карие — вспыхнули приветливо.
Как ни готовил я себя к первому мгновению встречи, пришлось собрать все силы для улыбки, хотя сердце проваливалось, проваливалось… Я-то уже знал, кто этот человек! Пожалуй, в этот миг он более всего походил на портрет работы Тропинина, хотя я успел подумать, что к этой небольшой, едва начинающей полнеть стройной фигуре лучше всего подошел бы фрак.
— Вот теперь, Александр Сергеевич, — несколько выспренно сказал Бородин, — Вы уже не будете одиноки. До поры, пока мы Вас не рассекретим и Вы сами будете выбирать себе друзей, Андрей Петрович, праправнук Вашего былого друга, Петра Андреевича Вяземского, наш известный литератор, будет с Вами постоянно. Вы можете разделять с ним и свои нынешние труды и вынужденный досуг, который до сего дня разделяли с… — он указал рукой на книги, в изобилии наполнявшие шкафы, столы и даже лежавшие в креслах, — с этими безмолвствующими друзьями да со мною, прескучным стариком, ничего, кроме своей науки, не разумеющим. Андрей Петрович — восторженный поклонник Ваш, знаток всего, что нам известно из Вашей биографии. Таких теперь называют пушкинистами.
При этом слове лицо Александра Сергеевича, дрогнув, приобрело выражение недоуменное и он беспокойно прошелся пальцами по борту элегантного своего пиджака. А Бородин продолжал:
— Он написал о Вас роман. Коли в чем ошибся — поправите. С ним Вы можете делиться, если захотите, мыслями и чувствами, выяснять все, в новой жизни для Вас непонятное. Характер у него прекрасный, он не должен быть для Вас обузой…