— Он понимает, что такое ветер? — спрашиваю я.
— Да.
— Тогда скажите ему, что землетрясение — это ветер, который дует сквозь землю.
Японскому романисту пришлась по душе эта мысль.
Я очень его уважаю.
Хорошо, что он снял мотоциклетные очки.
Токийская снежная история
Токио у меня есть дурная привычка, от которой я никак не могу избавиться. Проросший в душе сорняк необходимо выполоть. Я подобрал эту привычку в прошлом году в Японии, и бросить ее очень непросто.
Я засыпаю у телевизора.
Я знаю, что во владениях дурных привычек есть измерение, пространственно сравнимое с теми дурными привычками, что четырехмерны и воют, подобно беззубому вампиру в ничем не ограниченных чесночных зеркалах вечности.
Я почти до предела убавляю звук телевизора, и японские голоса бормочут, словно море в отлив. Я люблю слушать, как говорят японцы. Для меня их речь звучит музыкой, и вот я засыпаю под говор сотен японцев, их тихое бормотание в другом углу комнаты.
Теперь вы представляете суть дела, и я расскажу, в чем порочность этой привычки. Программы и рекламы рано или поздно кончаются, а голоса полуночных самурайских спектаклей переходят в приглушенный «снег», который и будит меня посреди ночи.
Я встаю с кровати и, спотыкаясь, бреду выключать телевизор.
Шумный снег исчезает, и в Токио опять сезон дождей. Я возвращаюсь в постель, но засыпаю не сразу — мне одиноко, ведь сотни японцев в который раз бросили меня здесь, посреди токийской ночи, лежать и ждать, когда придет сон и по дружбе составит мне компанию.
Даже записывая все это и клятвенно обещая бросить дурную привычку, ибо она и есть инструмент одиночества, я знаю: сегодня ночью опять засну под тихий говор сотен японцев, что пошумят, словно море, в пяти футах от моей постели, а после превратятся в снег.
Последний укус комара у ключа Армстронга
Последний укус комара у ключа Армстронга исчез с моего тела так же быстро, как покидают экран последние кадры фильма.
Теперь я на калифорнийском побережье. Туманно. Шумит Тихий океан, И слишком далеко до красивейшего ручья на окраине Ливингстона, Монтана, где закат, эхом отражаясь от гор, продлевает в моих глазах свое существование.
Я вижу его, когда солнце село.
Комары искусали меня до чертиков пару дней назад, когда я, подобно астроному, исследовал яйца майских мух, однако не открыл новую комету, а подцепил крючком хорошую темную немецкую форель.
Потом она соскочила, но я не расстроился, ибо давно знаю, что в человеческой жизни не хватит места, чтобы удержать все.
Переполнишься.
Прощайте, комариные укусы.