* * *
— У тебя больше не болит голова? — ласково спросила сестра Александра.
Орри осторожно высунулся из-под одеяла и энергично покрутил головой, давая понять, что она у него не болит.
— Ну, вот и прекрасно, — сказала сестра Александра, опускаясь на стул, стоявший в изголовье кровати Орри. — Ты знаешь, что все андроиды уже выздоровели?
— Это хорошо, — осторожно согласился Орри.
— И все они уже трудятся, чтобы оправдать те средства, которые были затрачены на их лечение. А ты, мальчик, как ты думаешь, чем можешь отблагодарить людей, которые тебя лечат, кормят и поят?
— Если хотите, — вымолвил Орри, — я буду подметать пол в монастыре.
— Ты думаешь, некому это делать? — заинтересованно спросила сестра Александра. И, не дожидаясь ответа на этот риторический вопрос, пояснила:
— Ты можешь отблагодарить людей, которые помогают тебе, пока ты еще мал, только тем, что когда вырастешь, то станешь большим и умным человеком и будешь помогать расти таким же малькам, какой ты сейчас.
— Да, мэм, конечно, — охотно признал Орри, — я вырасту большим и умным и буду это... помогать.
— А знаешь, что ты для этого должен сделать? — продолжила сестра Александра,
Орри недоуменно шмыгнул носом: что делать для того, чтобы вырасти большим и умным, он решительно не знал.
— Для этого, — пояснила сестра Александра, — ты должен учиться, учиться и... догадайся, что еще ты должен делать?
— И есть рисовую кашу... — робко предположил Орри, припомнив что-то из тех наставлений, которых выслушать ему пришлось за последнее время немерено, и вновь нырнул под одеяло.
— Нет... То есть, да. Кашу, конечно, есть надо, — несколько смешавшись, согласилась сестра Александра. — Но главным образом, ты должен учиться! Учиться! Учиться! И учиться! Так завещали мудрые предки.
Орри снова опасливо высунулся из-под одеяла и скосил глаз на стопку потрепанных учебников, высящуюся на коленях сестры Александры.
— Знаешь ли ты, Орри, — осведомилась она, хладнокровно игнорируя его маневры, — что там, у тебя на родине, уже в полном разгаре учебный год. А ты еще ни разу не заглянул в учебник. Как у тебя, кстати, обстоят дела с математикой?
— З-замечательно, — как можно более уверенно произнес Орри, и как бы в подтверждение своих слов он поспешно выпалил первое и последнее, что он помнил на этот счет. — Шестью восемь — сорок восемь! Шестью девять не отмерять! А сколько же будет девятью сорок четыре, мэм? — хитро сверкнув глазами-щелочками, неожиданно спросил он.
— Со... То есть, тьфу! Триста тридцать два! — смешалась «мэм» и, чтобы скрыть свое смущение, строгим тоном добавила: — Вот что, Орри, сейчас все твои ровесники на уроках литературы проходят теорию стихосложения. Можешь ли ты мне, например, сказать, что такое палиндром?