Мы балансируем между населением и мировым рынком, используя дефицит правовой защиты как выгодную управленческую конъюнктуру. Риск упакован в риск и перемешан с мелкими выгодами – такие деривативы Государственности отлично расходятся.
Скрэтч
Кремль микширует местную власть с мировыми финансами, провинциальные страсти – с демократической миссией. Но главное для нас в этом scratch – единоличный диджеинг институтов рынка с массовыми страхами и выборными процедурами. Притормаживая или, наоборот, ускоряя пластинку пальцем, мы отмеряем дозу опасности, дозу величия и дозу свободы. Архаика, имплантированная в постмодерн – адский коктейль гениальной власти.
Сила власти не в том, что можно приобрести любое количество банкиров, бандитов и адвокатов. Сила в том, что государственный БИЗНЕС – единственный в стране, чья СОБСТВЕННОСТЬ, прибыль и инвестиции защищены.
Сознаем ли мы, что рискуем? Сорос любит повторять, что человеческие системы стоят на ошибке. Кремль смотрит на дела сходным образом, присматриваясь в поисках ошибки к стране; к России как ошибке. (Дееспособную ошибку фидошники 90-х именовали клуджем.) Сходство неудивительно, ведь оба, Джордж Сорос и Кремль, – успешные глобальные игроки. Только мы практикуем скрэтч, а Сорос побаивается клуджей.
Кудрин нервничает, а что делать? Это и его бизнес. Модернизацией России занят (от имени государства РФ) не известный праву международный субъект-спекулянт, kludge – бюджетный пузырь, выступающий то западнее Банка Москвы, то дефицитом Пенсионного фонда. Кто он?
ПИТАТЕЛЬНОСТЬ катастроф
Беловежские соглашения 1991 года определили границы России в их нынешнем виде. Но сами они – акт необычной власти, более чем самодержавной – власти упразднять свое государство. Назовем такую власть Сверхсуверенитет. Воспользовался им только Ленин, и то единожды – в 1917 году, Сталин эту власть получил в готовом виде и систематизировал.
Сила и слабость власти – в ее двойной легитимности. Сверхсуверенитет своевольно помыкает страной, поскольку одержим (часто искренне) своей глобальной задачей. Всегда – «именем мировой цивилизации», но всегда и «в одной, отдельно взятой стране».
Сверхсуверенитет возник из нами же инициированной катастрофы – ликвидации государства (СССР) с одобрения мирового сообщества. Заходя в катастрофическое поле дальше, власть обрастала прерогативами последнего защитника. Мы полюбили это русское минное поле, где чувствуем себя защищеннее, – после ряда катастроф мы обрели к ним привычку. (Президент Медведев как-то раз предложил инвесторам на Кавказе брать в залог чеченские минные поля.)