Землекоп в темноте был похож на привидение. Его спину освещал фонарь на доме, пот катился градом, рубашка прилипала к телу, а он всё рыл и рыл, рыл и рыл… Грядка получалась высокой, гигантской – сродни братской могиле. Веселые звезды, перемигиваясь, смотрели с высоты на Игоря, а Бог не смотрел, потому что у него были другие дела.
– Это что, для коллективного захоронения? – спросил Рудик беспечным тоном счастливого человека.
– Да пусть себе роет, чего привязался? – махнула рукой Лидка.
– Не спорю. Он может рыть. Но сперва пусть объяснит, кого он хочет здесь похоронить?
Рудольф Валентинович в одно мгновение сделался липким, сладким и гадким. Эта липкость была не снаружи, она была внутри, от нее сердце прилеплялось к ребрам, а желудок поднимался к мозгам. Впрочем, для подобного феномена нашлись объективные основания: Рудик почувствовал нечто вроде ревности. Любить он не умел, но ревновал тем не менее всегда, потому что знал себе цену и его задевало, когда эту цену не знали другие.
– Да отвяжись ты, – отрезал довольно внятно Игорек, работая лопатой, как снегоуборочная машина.
– Что? Что ты сказал? – Щека Рудольфа начала дергаться, рука легла на невидимый курок, а где был этот курок, черт его знает…
– Не грузи, – глухо повторил землекоп.
– Хватит, Рудя, отстань, – попросила Лидка, но было поздно.
Белецкий ударил мальчика под дых. Кулак вошел в Игорька, как в физкультурный мат. Землекоп сразу же, без борьбы осел на землю и получил еще удар ногой в лицо.
– Вот сука… Вот тварь! – шептал Рудик, слегка добавив и упиваясь своей бесконтрольной силой.
Взрыв его ненависти был страшен. Игорек пополз на карачках к калитке. Хирург же взял в руки лопату и начал забрасывать его землей.
Калитка под напором упрямого лба отворилась. Мальчик, подобно блуждающему кургану, выполз на улицу.
Где-то залаяла собака. Над озером в фиолетовой тьме показался абрис луны, похожий на лампочку, как если б ее зажгли за тюлевой занавеской.
Белецкий тяжело дышал, не выпуская лопату из рук. Он повернулся к Лидке и на всякий случай кинул в нее землей.
– А ты ведь убивец!.. – пролепетала потрясенная Лидка.
– Да пошла ты к чертовой матери, проститутка!.. – душевно сказал ей Рудольф Валентинович.
Он услыхал, что из дома доносились крики ее запертого сына. И в ответ на них парикмахерша сама зарыдала и стала грызть свой кулак, как неспелое яблоко.
А Игорь меж тем решил покончить с собой.
Решение это родилось мгновенно, но готовилось исподволь, потому что в крашеной Лидке была вся его юношеская жизнь, вся забота и страсть, а поношение, которое он только что перенес, не оставляло шансов для последующего уважительного отношения к себе.