Футболист иногда поднимается в команду из таких темных жизненных низов, а затем опускается, что его появление на поле на несколько лет — это единственный проблеск в жизни. Что потом? Нет, даже не забвение — исчезновение, стирание, можно себе позволить все, что угодно, жизнь вести какую угодно, был такой игрок — все его звали «Саня-Смык» или «Смычок». Из блатных, с окраины города, где нравы были лютые — друзья, братья, жены жили какой-то непонятной тайной жизнью иного мира и даже успех младшего брата в футболе был чем-то мешающим им, Смык играл здорово, но его в команде побаивались все именно за эту непонятную черноту. И как он пришел в свете прожекторов вечернего стадиона, так он и ушел — молча, поблескивая золотой фиксой и зажимая бычок папиросы в кулаке. Однажды мой друг, игравший с ним немного, пошел к нему домой по каким-то делам. Его пустили в подвал. Там сидел Смык со своим братом, играли в карты и пили стаканами водку. «Чего это вы забухали по-черному?» — спросил мой друг. Смык ответил спокойно, сдавая карты: «Да вот брательник жену зарезал, что-то не так сделала». В ужасе он не поверил, но его подняли и открыли вторую комнату. Там лежала мертвая окровавленная женщина. А они потом спокойно еще играли в карты, предупредив его, мол, если кому скажу, то достанут где угодно. Так все вроде и было, но самого Смыка через месяц зарубили топором в том же подвале свои же кореша…
Меня всегда поражало то, что человек, способный творить прекрасное, с таким же успехом может жить самыми низменными животными инстинктами. А может быть, он и в футбол хорошо играл в силу этого же животного чутья. И никакое это не мастерство — просто чутье охотника на гол, на хороший удар — какая разница, по чему хорошо бить — по мячу или по голове. Футбол распаляет такие страстные чувства в игроке, что диапазон действия его жизненных сил колеблется между депрессивным упадком и депрессивным подъемом. Заметьте — депрессивным дважды. Футболист, после того как он завязал играть, находится именно в этом состоянии всегда. Случай Сани Смыка редкий, но именно как крайний, очень показателен. Странно, почему футбол, такая красивая и благородная игра, не воспитывает в самих исполнителях такие же чувства?
Когда я тренировался в юношеской команде, то всегда засыпал с одной мыслью, что от того, как я буду прибавлять в мастерстве, на моих ногах будут вырастать невидимые хрустальные бутсы. И чем лучше я буду обращаться с мячом, тем совершеннее будут становиться и они — плотнее садиться на ноги, шипы — острее, чтобы крепче цепляться за траву. И наоборот — если я плохо буду работать с мячом и техника моя будет становиться хуже, то хрустальные бутсы начнут терять свой блеск. Все это имело какой-то фрейдистский смысл — мяч порой снился мне в виде голой женщины, я засыпал с ним, и мне было тепло… Но когда на следующий день на тренировке я вдруг, при плохой обработке мяча, слышал за спиной от тренера — «жестко останавливаешь, следующий раз надевай валенки», то я начинал верить в эти бредни. Но приход в команду мастеров сразу поставил все на свои места — там не до хрустальных башмачков, не до мечтательных снов, там надо было играть сразу, высыпаться, много есть и бегать, бегать, бегать…