Ему слышится голос дежурного по депо, обращенный к нарядчику: «А где у нас Чеботарев?» — «Сейчас посмотрим».
Нарядчик пробегает глазами графы: «В поездке», «В командировке», «В отпуске»… На доске много граф, и они точно скажут, где в данную минуту находится любой из сотен паровозников.
Жизнь Володи в эти дни была ясной и радостной. На пути к цели он не видел никаких преград, да их и не было: Барабинское ФЗУ принимало без экзаменов всех, окончивших семилетку. А школу Володя окончил хорошо.
За месяц до начала занятий в училище он вскрыл свою копилку, добавил немного денег из тех, что дал отец, и втайне от всех пошел к жестянщику — к лучшему мастеру паровозных сундучков.
Председатель приемной комиссии просмотрел аккуратно сложенные документы Владимира и сказал:
— Будете приняты. Занятия начнутся первого сентября, но явиться надо дня на два-три раньше. Получить обмундирование.
И хотя ничего другого Володя не ждал, но радость сковала его и он, так ничего и не ответив, тихо пошел к двери. Он уже готов был переступить порог, когда председатель окликнул его.
— Э-э, молодой человек, — сказал он, глядя поверх очков, — исправьте свое заявление или лучше перепишите его. Не на паровозное отделение, а на слесарное.
Володя удивленно и тревожно посмотрел на председателя:
— Да, но я прошу на паровозное…
— Голубчик, — уже раздраженно ответил человек в очках, — ведь на двери аршинными буквами черным по белому написано — на паровозное отделение приема нет. Возьмите вот, перепишите. — И он протянул Володе лист бумаги.
Володя не мог подойти к столу.
— А кто повесил это объявление? — наконец, выдавил он.
— Как — кто? — удивился председатель. — Я, приемная комиссия.
И опять Володя не знал, что делать.
— Берите же, — с нетерпением сказал председатель, потряхивая листом бумаги, — и не задерживайте меня, дорогуша.
— Я сейчас, я сейчас зайду, — забормотал Володя, — я должен сам прочитать объявление.
Он вышел и прочитал объявление. Затем спустился по ступенькам с крыльца и куда-то пошел, потому что ему теперь было все равно куда идти. Он ничего больше не ждал от жизни. Она была безжалостно разрушена и растоптана. Рухнуло все, о чем он мечтал больше трех лет, о чем думал ночами, что представлялось уже не мечтой, а самой близкой действительностью.
Нет, слесарем он не будет. И никем другим, кроме паровозника, не будет. Но ведь это похоже на упрямство первоклассника. «Не будет, не будет». А что делать? Если бы его одного не приняли, он добивался бы, мог дойти даже до начальника железной дороги. А понадобись, и самому наркому мог жаловаться. Но ведь приема просто нет. Никого не приняли, ни одного человека.