Жаринов хорошо понимал: эшелон теплушек, получивший права курьерского, это кое-что да значит. Торопливо осматривал паровоз и радовался, что попался такой поезд. Задерживать никто не посмеет, до Москвы домчится быстро и отдохнет, наконец, дома. Работать приходилось целыми сутками вот уже какую неделю, и неизвестно, откуда только брались силы. Но дело не в силах. При такой работе того и гляди начнут слипаться веки — и беды не оберешься.
Военным комендантом на станции Рыбное был пожилой, очень спокойный человек. Если ему требовалось срочно отправить груз, он не отдавал строгих приказов, не делал важного и таинственного лица, а просто объяснял людям, чем вызвана срочность. Люди видели, что, действительно, груз нельзя держать ни минуты и старались, как могли.
Жаринову военный комендант сказал: — В теплушках — истребители танков со своим оружием. Они должны скорее попасть на участок фронта, где могут прорваться фашистские танки. Надо бы, конечно, на самолетах людей перебросить, но такой возможности нет. Понятно вам, как надо ехать?
Жаринов ответил, что ему понятно. Пока он осматривал машину и разговаривал с комендантом, его помощник Федя Нечушкин и кочегар Ефим Хрисанов хорошо заправили топку, подняли пар, накачали в котел полную норму воды.
Возле паровоза появились двое военных в полушубках.
— Скоро?
— Сейчас, сейчас, товарищи, — ответил комендант, — поедете без остановок.
Запыхавшись от быстрой ходьбы, подошел главный кондуктор в брезентовом плаще поверх длинного тулупа.
— Поехали, механик, — тихо сказал он Жаринову. Вдоль вагонов виднелись силуэты солдат, слышался неясный говор. Может быть, потому, что все говорили вполголоса, или оттого, что вот эти люди в полушубках через несколько часов прямо с ходу должны пойти в бой против танков, обстановка казалась тревожной.
— По вагонам, — приказал командир, и команда, тоже передаваемая вполголоса, покатилась вдоль теплушек.
Без сигнала Жаринов открыл регулятор. Лязгнули буфера. Поезд был не очень тяжелый и тронулся с места легко.
В будке стоял полумрак. Горели только крошечные фитильки у манометра и водомерного стекла: паровозные бригады строго соблюдали светомаскировку. К такому освещению успели привыкнуть; по ночам в зимние холода в будке машиниста закрывали и затягивали брезентом двери и становилось даже уютно. На этот раз не было ни мороза, ни уюта: будку продувал сильный ветер.
Жаринов держал большую скорость. Ветер бил сбоку, обжигая лицо, с воем врывался в будку. Люди молчали. Только время от времени раздавался голос Феди Нечушкина: