Мы все метались от уже мертвых, безвредных бомб к живым, зло пыхающим огнем. Сколько прошло времени: минуты или часы, мы не ведали. Все темнее становилось на станции и на деповском дворе. Это значило, что и там, и здесь зажигалки побеждены, и фашисты не дождутся, чтобы Москва-Сортировочная погибла в огне пожара. Только в канавах еще билось пламя и с треском, в венце искр, рвалось наверх.
Мы подтащили сюда побольше мешков и принялись засыпать песок в канаву, на огонь. Но не знали, что сырой песок (а в канаве была вода) опасен для нас: бомба яростно отбрасывает его. В какой-то момент Иван Антонович неосторожно наклонился над канавой, и сноп фосфористых искр плеснул ему в лицо. К счастью, не попало в глаза. Я сбил огонь с его затлевшей одежды, как мог вытер ему лицо, на котором уже набухали волдыри ожогов.
— Беги в санчасть, Антоныч, я сам управлюсь!
— Не-ет, сначала потушим!
Потом мы побрели к деповской «курилке», уселись прямо на земле под стеной. Молча затягивались цигарками, пряча огонь, и не было сил подняться. Вокруг нас собрались люди, прибежала медсестра и принялась чем-то мазать Антонычевы ожоги, сам он только устало и виновато моргал. Через великую силу я заставил себя встать и потащился к своему локомотиву. Ведь он ждал меня, чтобы ехать в очередной рейс».
В приказе министерства о присвоении Александру Ивановичу Жаринову звания «Почетный железнодорожник» было сказано «За героизм и мужество, проявленные при тушении зажигательных бомб»…
Он снова водил поезда и налаживал комсомольскую работу. И это было очень тесно связано. Главное было в том, чтобы вовремя доставлять военные грузы. В этом теперь заключалась и партийная, и комсомольская, и профсоюзная, и всякая другая работа.
Паровозов не хватало, людей тоже не хватало. Но и здесь нашли выход из положения. Там, где надо было работать двоим, справлялся один, и к каждому паровозу прицепляли двойные составы. Стало хватать и людей, и паровозов. Тем бригадам, которые перевыполняли эти двойные нормы и отличались еще смелостью, находчивостью или военной хитростью, присваивалось звание фронтовых.
Первой в депо такое звание получила Сашкина бригада, а потом и вся его комсомольская колонна. Это не удивительно, потому что в колонне подобрались боевые ребята вроде Витьки Блаженова, который сам вскоре стал вожаком одной из колонн. А Сашка опять отличился, и его бригаде было передано на вечное хранение Красное знамя Московского горкома комсомола. Так с этим знаменем на паровозе он и ездил, не убирал его даже во время бомбежек. При таких условиях оно, конечно, не могло остаться в полной сохранности, и кое-где его повредило, но никаких взысканий или упреков за это Сашка не получил.